– А ведь я был знаком и с блистательным красавцем Толей Н., с которым у вас были, кажется, очень хорошие и близкие отношения, хотя вы так редко виделись, он был запутавшийся человек, очень ценил вас, кстати, умнейший, что, по-моему, ему даже мешало в творчестве, но я не сужу никого, он вас любил, был честный человек, – Олег знал и помнил очень много, даже для профессионала это был некоторый переизбыток. Но это была его личная проблема.

Дождь неожиданно перестал, так же неожиданно, как и начался. Коля, забыв об обязанностях охранника, вывернув шею в кольчуге железных мышц, смотрел в сторону входных дверей, которые раскрылись навстречу разрозненно входящим в больницу людям. Кто такие эти четверо, издалека было не разобрать. Сай стояла сбоку, внимательно наблюдая за Гришей и Олегом, потом повернулась и ушла, помахав Кафкану гибкой рукой, доктор Дэвид нуждался в ее услугах. Все нуждались в услугах Сай.

– Я знаю, что вы устали от меня и моих речей, не хочу вас перегружать, уважаемый Григорий Соломонович. Но вам скоро уезжать домой, в вашу обожаемую землю родины, и продолжать там жить в тишине и покое. Я знаю, что вы улетаете днями, рад, что встретился с вами. Послезавтра, да?! Отлично, сколько можно ездить, правда! Сколько можно уподобляться пилигримам? Я тоже так считаю, чего гонять-то?! Не думайте обо мне плохо, хорошо тоже не думайте. Я такой как есть, ленинградский человек средних лет, действующий отставник, ха-ха, хотел поговорить с вами, несмотря на ваше предвзятое мнение о таких людях, как я. Не поминайте лихом Алика Ковтуна.

– Хорошо, – сказал Кафкан, – не буду поминать вас лихом.

Они простились, пожав руки. Больше Кафкан Олега Ковтуна никогда не видел и не слышал. Через два дня, как и говорил Олег, Гриша улетел домой, перебравшись на большой остров на пароходе-пароме, затем перелетел в Сиамскую столицу на самолете, и уже оттуда через 10 часов 35 минут приземлился в Лоде. Уже в Израиле, где Гриша почти сразу выздоровел, успокоился и набрался уверенности и сил – «дома и стены помогают, нет» – он видел во сне своего земляка, блестящего выпускника с красным дипломом знаменитой ВДА, вспоминал о нем с восхищением и улыбкой. Майя удивлялась его нервному пробуждению и осторожным шагом приносила ему из кухни холодного крепкого чая без сахара, но с мятой, как он любил.

P.S. ВДА – московская военно-дипломатическая академия, для тех, кто забыл или не знает. Но вы, конечно, ничего не забываете и наверняка все знаете сами.

2022 год

Проект «Палестина»

Повесть

Две девушки, скорее, конечно, молодые дамы, сидели на солнечной веранде гостиницы в немецком городе Оснабрюк, что в Нижней Саксонии, и завтракали. Гостиница была небольшая, на двадцать пять номеров, уютная, чистая, похожая на заезжий двор старых времен. Ну, не таких и старых. Пол на веранде был из толстых скобленых досок, покрашенных уютной лаковой краской. Убранство веранды было современным, удобным. Официантка была хороша собой, улыбчива, быстра без суеты и очень любезна. Хороша-то она была хороша, но молодым дамам (обеим меньше двадцати пяти), которым она носила выпечку, овощи, соки и сыры, она и в подметки, как говорится, не годилась. Хотя на вкус и цвет товарищей, как известно, нет.

Хозяин гостиницы, стоявший возле стойки и наблюдавший за завтракавшими постояльцами, которые занимали три столика, смотрел на дам с нескрываемым восхищением. Он был в костюме-тройке, без галстука, с высоким стоячим воротником батистовой рубахи. Девять часов утра. Его жизнь и рабочий день начинались в 6:25. Хозяин, не ежась на утреннем холодке, наблюдал, как не заспанные рабочие в кухонных фартуках сгружали с двух грузовичков зелень, бидоны с молоком, ящики с сырами, связки колбас, сосисок, накрытых грубой чистой мешковиной, овощи, зелень, связки желтых от жира кур и цыплят, чернику и малину в плетенках, бараньи туши… Все это добро прибывало каждый день из окрестных крестьянских хозяйств. Ресторан в гостинице славился на всю округу своей кухней, ценами и знаменитым саксонским изыском. Рыбу из Гамбурга привозил чуть позже двоюродный брат хозяина Ганс.

Шеф-поваром ресторана служил нервный, шумный и толстый баварец, у которого все по струнке ходили и которого побаивался, по слухам, даже сам хозяин, человек со стальными нервами и выдающимся непреклонным характером.

Так вот, хозяин. Глядя на завтракавших дам сбоку, он восторженно и негромко повторял «unglaubliche Schonheiten», что значило «какие невероятные красавицы».

Его можно было понять. Девушки, завтракавшие на веранде, были действительно прелестны. Одна была с округлым лицом, зеленоглазая, веснушчатая, улыбающаяся, белокожая, волосы стянуты назад. Она была в свободном сарафане, уверенная в себе, с рыжей неровной челкой, неотразимая и, кажется, по-матерински очень спокойная. Женщина щедро намазывала маслом ломоть черного хлеба, солила, перчила и с наслаждением откусывала, признаваясь:

– Обожаю черный хлеб с маслом, всегда любила, меня даже мама предупреждала, что поправлюсь, но я всегда набрасываюсь, ни о чем таком не думая. Хлеб здесь чудесный, правда? – и смеялась, показывая белые зубы в алом рту.

– Да, хлеб потрясающий, слов нет, у нас такой трудно найти, – отозвалась сидевшая напротив нее подруга. Она была ничуть не хуже, но совсем иная, была задумчива, говорила немного, намазывала маслом ржаные хлебцы, нарезала сыры и накрывала свои бутербродики ломтями помидоров. Лицо у нее было чуть плоское, глаза светлые и длинные, голос низкий гипнотический, скулы овальные, рот мягкий и яркий, зубы острые, волосы светлые, пшеничного цвета, прическа небрежная, очень ее красившая.

– Меня сегодня вечером куратор музея пригласил на банкет, в честь открытия, пойдем со мной, Фрида, если ты не занята, хорошо? – спросила зеленоглазая у подруги.

– Пойду, думала позаниматься, но отложу все, не убежит от меня, – сказала светлоглазая, откидывая челку с глаз, – конечно, пойду, веселый вечер в очаровательном Оснабрюке.

В ее голосе звучали странные интонации, понять ее слова было сложно: или ирония, или взгляд свысока. Все было верно. Но явно она была рада встретиться с подругой и говорить с ней.

Они съели по замечательному пирожному с заварным нежнейшим кремом, Берта не верила в это ощущение свежего счастья. У нее появился суеверный восторг от всего этого утра и особенно от пирожного. «Как дикарка я, совершенная», – подумала Берта о себе.

– Мне отец часто говорил, что в Германию ездить нельзя, – сказала она без улыбки подруге.

– Почему же, дорогая, он так считал?!

– Потому что эта страна может понравиться, обязательно понравится, – призналась Берта, – потому и нельзя.

Фрида