армия насчитывала 34 дивизии против 28 дивизии вермахта весной 1938 года, а мощные машиностроительные заводы «Шкода» в изобилии снабжали. свои войска вооружением. В лице президента Бенеша Гитлер имел одного из самых искушенных в дипломатии противников, который умел вести переговоры и не боялся кризиса. Но вместе с тем фюрер знал, что к октябрю вермахт будет располагать уже 55 дивизиями. Его первоначальные цели, возможно, заключались в аннексии Судетов и нейтрализации военно-промышленного потенциала Чехословакии.

Виновниками конфронтации были чехи, а не Гитлер.[27] Не успел он вернуться из Италии, куда ездил с государственным визитом, как Бенеш обвинил его, причем безосновательно, в мобилизации и придвинул чехословацкие войска к границе, предупреждая тем самым западные державы о начале кризиса. Фюреру пришлось отвести свои части с чешской границы. Однако Гитлер имел солидные основания надеяться на то, что ему удастся обойтись и без войны. По его наущению гейлейновские молодчики стали избивать чехов, живших в Судетах, провоцируя обратные меры и дав тем самым Гитлеру повод заявить о преследовании судетских немцев. В сентябре на гигантском митинге в Нюрнберге он, беснуясь, орал в микрофон: «Немцы в Чехословакии не являются беззащитными или брошенными на произвол судьбы... С таким упрямым врагом, как чехи, никогда нельзя будет жить в мире!». Однако последовавшее вскоре восстание, поднятое судетскими нацистами, потерпело фиаско. Но Гитлеру уже удалось навести ужас и убедить всех в своем желании начать войну.

15 сентября британский премьер-министр Невилл Чемберлен полетел в Мюнхен — это был его первый в жизни полет — предложить себя в качестве посредника. Он собирался через французов воздействовать на чехов, с тем чтобы последние уступили Судеты Германии. «Я твердо решил покончить с этим!» — орал Гитлер на 69-летнего премьера. — Мне наплевать, будет мировая война или нет!». Через неделю Чемберлен возвратился в Германию с известием, что Чехословакия готова уступить Судеты. Но ему сказали, что, «к сожалению», этого недостаточно и Германия собирается войти туда, не спрашивая ни у кого разрешения. В ответ чехи и французы объявили мобилизацию, а британский флот был приведен в состояние полной боевой готовности. Тогда Гитлер решил немного сдать назад: «Несмотря на эту неслыханную провокацию я, конечно, сдержу свое обещание не предпринимать против Чехословакии никаких действий, пока будут идти переговоры». Он нагнетал давление, беснуясь перед британскими и французскими посланниками. «С немцами обращаются как с неграми — даже Турция не допустит к себе Такого отношения! — вопил он, обращаясь к сэру Горацию Уилсону. — 1 октября я покажу чехам, где раки зимуют». Вмешался Муссолини, который предложил провести конференцию четырех держав в Мюнхене под его председательством — Британия и Франция уступили. По возвращении из Мюнхена Чемберлена встретили восторженными рукоплесканиями, когда он сказал толпе своих сторонников, собравшихся на Даунинг-стрит: «Полагаю, что в наше время будет мир». Все британские газеты с неистовым энтузиазмом приветствовали это соглашение.

1 октября Германские войска оккупировали Судеты, выдерживая крайний срок, установленной фюрером. Вскоре после этого поляки аннексировали Тешин, а венгры взяли себе Южную Словакию. В разгаре кризиса Гитлер не раз заявлял: «Нам не нужна чешская земля!». И при этом сильно кривил душой, потому что всегда считал Богемию и Моравию частью Великой Германии. Эти территории входили в состав Германского союза с 1815 по 1866 годы. После Мюнхена у Чехословакии не осталось надежд на то, чтобы сохранить свое существование как независимого государства. Если бы немцы и не взяли себе еще часть ее территории, то это сделала бы Венгрия. В начале 1939 года от словаков вдруг посыпались громкие жалобы на «чешское притеснение». 13 марта их вождь, монсеньор Йосеф Тисо, зачитал в Братиславе декларацию независимости Словакии под протекторатом Германии, текст которой был составлен в Берлине.

13 марта Эмиль Гаха, новый президент того, что именовалось теперь Чехией (Богемия и Моравия), решил отправиться в германскую столицу упрашивать Гитлера, чтобы тот милостиво позволил чехам сохранить независимость. Гитлер и Геринг до того запугали Гаху, что у того случился микроинфаркт. Оправившись, он подписал документ, который гласил, что «Чехия становится германским «протекторатом Богемии и Моравии». Едва Гаха вышел из кабинета, как фюрер выбежал в соседнюю комнату, где находились секретарши, и попросил девушек расцеловать его: «Я буду известен как самый великий немец в истории!» На следующий день он оказался в Праге и объявил, что «Чехословакия прекратила свое существование!» Гитлеру казалась вполне выполнимой задача по онемечиванию чехов. Судя по их лицам, он считал их не славянами, а потомками монголов, осевших здесь много веков назад. Через неделю немецкие войска высадились в Мемеле, литовском городе-порте с преимущественно немецкоязычным населением, который был расположен на границе с Восточной Пруссией. Гитлер утверждал, что якобы не собирается аннексировать этот порт. Однако насмерть перепуганные литовцы сами отдали его без проволочек.

Эти добавления к империи фюрера послужили причиной резкого сдвига в настроениях британской общественности. Он слишком забежал вперед, не дождавшись, пока остатки Чехословакии сами не упадут ему в руки, как спелая груша. Его умиротворители в Британии и Франции были посрамлены и дискредитированы, а к Уинстону Черчиллю пророчившему войну, прислушивались со все возрастающим интересом. 24 марта он просил палату общин рассмотреть вопрос о формировании европейской коалиции с целью остановить зарвавшегося «германского диктатора»: «Пусть никто не тешит себя мыслью, будто можно ограничиться тем, что надуть губы и, насупившись,. наблюдать за разделом и оккупацией Чехословакии, как это случилось с Австрией... Разве Франция и Великобритания не могут предпринять решительные действия, которые помогли бы сплочению этих пяти государств Дунайского бассейна и Чехословакии, у которых имеются мощные армии?».

Несмотря на шум в британском парламенте Гитлер уже убедил себя, что англичане никогда не станут воевать против него. «Дни британского морского могущества миновали, — сказал он Раушнингу в 1934 году. — После появления авиации и подводных лодок надводные флоты превратились в устарелые игрушки на потеху богатым демократиям. В решительных боевых действиях они не могут сыграть сколько-нибудь серьезной роли». В этом заблуждении его укрепляли как правые, так и левые, общества, дружбы с мусульманскими странами и с Англией с одной стороны, и пацифисты — с другой. Довольно любопытные суждения высказывал он и по другим вопросам. «Англичане очень высокомерны, но тем не менее я ими восхищаюсь. Нам все еще есть чему у них поучиться. Имея такую большую колониальную империю, они стали нацией правителей» Однако в своем восхищении он ограничивался лишь британской аристократией, полагая, что ее предки были родом из Нижней Саксонии. Что касается рядовых англичан, то они отличаются неполноценностью в расовом