– Интересно, лиррон еще не впал в спячку?

Не дожидаясь ответа, я сыграла несколько пассажей, а когда наступила тишина, услышала шаги Кинна за спиной. Мое сердце заколотилось еще сильнее, и, кое-как совладав с собой, я с ложным спокойствием проговорила:

– Какая досада, похоже, все-таки заснул.

В лакированной поверхности откинутой крышки отразился силуэт Кинна, который остановился в паре шагов от меня. Дыхание сбилось, и я тихо попросила:

– Не мог бы ты его пробудить?

Сперва Кинн не двинулся с места, и я подумала, что он не расслышал мои слова, но затем он медленно прошел мимо, и на меня повеяло таким знакомым запахом, что в горле образовался комок. Склонив голову, я наблюдала сквозь полуопущенные ресницы, как Кинн с непроницаемым лицом поднял крышку рояля и коснулся лиррона, закрепленного в специальном гнезде на вирбельбанке.

– Готово, – глухо сказал он, не глядя на меня.

Я сыграла начало «Оды новой земле» – теперь звуки вспыхнули и полились полноводной рекой – и на несколько минут растворилась в музыке. Но с последними аккордами первой части я очнулась, и мои руки дрогнули, прервав мелодию неприятным диссонансом.

Звук медленно угас, позволив поглотить себя тишине.

Кинн по-прежнему молча стоял у рояля – не пытался подойти ближе, но и не уходил. Его взгляд тревожил, как собирающиеся перед грозой тучи.

О чем он хочет со мной поговорить?..

Опустив руки на колени и сжав легкую ткань платья, я собралась с духом и прервала молчание:

– Я спросила Глерра насчет карты, но, к сожалению, мне не удалось его убедить. Он больше не хочет ее нам показывать.

Вернее, взамен хочет от меня слишком многого.

– А еще он теперь закрывает галерею на ключ, – продолжила я, – так что даже тайком посмотреть не удастся. Мне правда очень жаль, – последние слова я произнесла еле слышно.

Когда Кинн наконец заговорил, голос его прозвучал как-то бесцветно:

– Пускай. Всё равно расшифровать ничего не удалось. – И через секунду добавил: – Но спасибо, что попыталась.

Я хотела как-нибудь ободрить его, сказать, что рано или поздно Глерр может передумать, но в эту минуту Кинн посмотрел на меня в упор – его взгляд обжег как пламя – и дрогнувшим голосом спросил:

– Вира… Почему ты каждый раз пытаешься меня спасти?

От неожиданности я оцепенела.

Почему ты каждый раз пытаешься меня спасти?

В этом вопросе слышались отголоски других вопросов – или мне показалось?..

И что на это ответить? Тогда, у Черного леса, мое сердце не знало сомнений, а теперь они опутывали его подобно невидимой, но прочной паутине. Как я могу признаться Кинну в своих чувствах, когда на его глазах поцеловала другого – когда меня тянуло к другому и Тени здесь были вовсе ни при чем?..

Имею ли я право говорить о чувствах, если за пределами Квартала нас с Кинном ждет разное будущее?

До боли стиснув пальцы, я сказала – и каждое мое слово было правдой, но резало меня, как нож с зазубренным лезвием:

– Почему я пытаюсь тебя спасти?.. Потому что я не могу по-другому: в такие моменты я не рассуждаю – просто действую. Я не могу смотреть, как кто-то гибнет, не могу смириться с чужой смертью. И пусть я поступаю безрассудно, но, пока я чувствую, что могу что-то изменить, – я буду так поступать и дальше.

Задыхаясь, я замолчала. Я сказала правду. Но не всю правду.

Кинн тяжело выдохнул, но тут за моей спиной открылась дверь, и Нейт воскликнул:

– Значит, мне не показалось! А… – Он запнулся, наверное, почувствовав напряженную атмосферу, но я была как никогда рада, что нас с Кинном прервали, и поспешно обернулась:

– Кинн пробудил лиррон, и теперь можно играть.

– О, замечательно, сыграешь что-нибудь? – неловко спросил Нейт, переводя взгляд с Кинна на меня.

– Да, конечно.

Избегая внимательного взгляда темно-карих глаз, я повернулась обратно – Кинн, снова с непроницаемым лицом, убирал штиц. Аккуратно закрыв крышку рояля, он прошел мимо.

В голове у меня возникла пустота.

– Сможешь исполнить «Оду новой земле» целиком? – раздался сзади голос Кьяры.

Кивнув, я приготовилась играть, но она меня остановила:

– Подожди, ты знаешь слова? Можем спеть дуэтом…

Она на самом деле предлагает спеть вместе после всего, что мне наговорила?

– Нет! – ответила я чуть резче, чем намеревалась, и уже тише добавила: – Я не пою.

Я всегда стеснялась своего голоса – тихого и слабого – и пела через силу. И уж конечно, не могла петь сейчас – после такого разговора с Кинном, да еще вдвоем с сестрой, которая не желала иметь со мной ничего общего.

Кьяра, подойдя к роялю и встав почти там же, где раньше стоял Кинн, поправила складку на мантии и пожала плечами.

– Тогда спою одна.

Сзади раздался еще один голос, ленивый, насмешливый, и меня обдало жаркой волной:

– А меня почему никто не позвал? Разве можно пропустить такое?

Метнув на Ферна неприязненный взгляд, Кьяра отвернулась к окну и велела:

– Начинай.

Выдохнув, я постаралась не думать о том, что на меня смотрит не только Нейт, но и Кинн с Ферном, и сосредоточилась на музыке.

Но первые же ноты, которые взяла Кьяра, заставили меня позабыть обо всём прочем.

Ее голос, чистый, легкокрылый, унес меня в выси, откуда я словно наяву наблюдала, как корабль Серры и Иалона проходит сквозь узкий пролив между Северными островами, и чувствовала радость, охватившую Предков при виде большой земли.

Тишина, которая воцарилась после того, как «Ода» закончилась, продолжала сверкать серебристыми отзвуками голоса Кьяры.

– А можно еще что-нибудь? – с благоговением спросил Нейт.

Кьяра, слегка зардевшись, взглянула на меня.

– Знаешь какие-нибудь альвионские песни?

Я хотела сказать «нет», как вдруг вспомнила Генса – торговца из клана Лисиц. По дороге в Альвион он спел нам несколько песен, и одна из них, хоть я и слушала не очень внимательно, мне всё же запомнилась.

– Я слышала одну песню, о Сердце Шторма… Но я знаю только партию голоса.

– Ты об этой? – Кьяра вполголоса напела мелодию, и я кивнула. – Хорошо, тогда я начну петь а капелла, а ты, если удастся, попробуй саккомпанировать.

Я боялась, что собью сестру неумелой игрой, но она так уверенно выводила свою партию, что я расслабилась и в какой-то момент осознала, что вдвоем мы звучим очень гармонично. Мое сердце дрогнуло: между нами не было никаких барьеров, и мне хотелось, чтобы это мгновение длилось и длилось…

В ответ на аплодисменты я обернулась для поклона и