Шрифт:
Закладка:
Написав черновик, Катя отложила бумагу в папку — надо будет отдать Гавриле Ивановичу, последнее слово в переписке с австрийцами за ним — и принялась распечатывать письма не столь официального вида, как послание имперского канцлера. Собственно, это даже письмами назвать было сложно. Так, записки, но сведения в них иной раз содержались крайне важные. Часто это были донесения от людей из Тайной иностранной канцелярии. На этот раз нечто стоящее привезли из Данцига. Своим человеком там по-прежнему был Мартин, который, помнится, сыграл немаловажную роль в деле с группой Хаммера. Он даже не подписывал свои послания — Катя знала его почерк. И сейчас в его записке было всего четыре строчки.
«Шхуна „Артемис“ приняла на борт двоих пассажиров. По виду и речи французы, имена явно вымышленные. Багажа немного, при деньгах. При их появлении в городе активизировалась сеть, связанная с финансовыми кругами Голландии и Англии. Иных пассажиров шхуна не имела. Цель вояжа — Петербург».
Водный путь в эту эпоху — самый быстрый. Записку из Данцига везли сушей, судя по дате написания, почти две недели. А шхуна «Артемис» прибыла в порт, если Катя не ошибалась, четыре дня назад. Но пассажиры объявили себя не французами, а швейцарцами, это точно. И с французским поверенным — шевалье де Сен-Жерменом — открыто в контакт не вступали… Что ж, вот задачка для Юрия. А ей в таком случае придётся присмотреться к корреспонденции из романоязычных стран. Ведь показалось же ей знакомым начертание тех букв с обрывков бумаги, найденных рядом с убитым матросом. Она уже видела этот почерк. Осталось вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах.
Интермедия.
— Англия… Всё, что в других странах называется политикой, у них всего лишь бизнес. Это у нас договоры, клятвы, дело чести и всё такое — а у них на всём висит бирка с ценником. Сдаётся мне, когда ты был там в гостях, они тебя быстро раскусили. И поняли, что ты свои амбиции продавать не намерен. На тебя бирку с ценником не навесишь — и это их пугает.
— Что ж, ежели я захочу поссориться с Англией, то поручу сие тебе.
— Сделаю в лучшем виде, поверь. Мы от них нахлебались за триста лет… А тебя они красиво кинули…тогда. Ты им Бремен и Верден на блюдечке, а они в качестве благодарности — союз со шведами. Причём, этих олухов выставили в первую линию, а сами отсиделись в сторонке, пока шведы огребали… Союз с ними? Против осман? Спорю на что угодно — даже если у тебя и получится, история повторится. Только в первой линии будем мы, а англичане снова отсидятся в сторонке, пока не закончится рубилово, после чего ограбят ослабевшего победителя до нитки.
— Вот и изворачиваюсь, чтобы не мы за них рубились, а они за нас. Ну, а не пожелают — что ж, вовсе ничего не получат.
— Скажи, правда, будто англичане требовали от твоего батюшки за старый стотысячный кредит, ни много ни мало, протекторат над Россией? Или это анекдот?
— Сто тысяч они нам после Смуты обещали. Говорят, даже везли. Тысяч двадцать деду досталось, он им сколько получил, столько в следующем году и вернул, — с непередаваемым сарказмом сказал Пётр Алексеевич. — Говорили также, будто крику было — мол, остальное где. А пускай у своего посланца спрашивают, куда он восемьдесят тыщ подевал. Врал, будто испугался войны и бросил на берегу… Насчёт протектората — того знать не могу, батюшка не успел рассказать. Однако и я слышал ту сказку.
— Блин, время идёт — ничего не меняется, — расхохоталась Катя. — По документам сотка, реально привезли двадцать, остальное себе в карман, а туземному царю отдавать в полном объёме, да ещё и властью делиться. Но не на того напали, твой дед денежки считать умел… Прошло почти сто лет, а они до сих пор на дерьмо исходят за то, что такую вкусную схему провернуть не удалось, — добавила она куда серьёзнее.
— Ежели те эфемерные восемьдесят тысяч нам девяносто лет со злобой поминают, то представляю, на что они готовы пойти ради двух миллионов.
— Точно. Причём, не своих, а заёмных. Так что эти ребята — последние, с кем бы я советовала заключать союзы. Там сейчас всё решают не англичане, а те, кто им эти деньги предоставил. Ты представляешь, какой куш на кону, если они готовы платить исполнителям сотни тысяч и миллионы?..
3
— Вы неосторожны, шевалье. В этой стране необходимо постоянно быть начеку.
— Я принял все возможные меры предосторожности… Старший Брат.
— Здесь нам стоит избегать называть вслух наши внутренние титулы. Довольно слов, поговорим о деле… Итак, вы написали, что эта женщина слишком о многом догадывается.
Шевалье де Сен-Жермен не питал никаких симпатий к госпоже Меркуловой, но от тона Старшего Брата ему стало не по себе. Казалось бы, высокий гость с виду — совершенно обычный человек. Средних лет, в добротном платье, какое носят владельцы богатых швейцарских банкирских домов, на голове не слишком длинный тёмный парик и шляпа с модно загнутыми «жухлым листом» полями. Шпага на поясной портупее у него была, но вряд ли он слишком часто доставал её из ножен. И ростом он не сказать, чтобы был высок — самому шевалье где-то немногим выше плеча. Но когда гость говорил, даже он, потомственный дворянин, испытывал желание почтительно склониться. Голос негромкий, отчего невольно начинаешь прислушиваться и внимать.
— Более того — она о многом просто знает, — ответил де Сен-Жермен, подавая гостю стул. — Возможно, мы сделали поспешные выводы, насмотревшись на…тот отряд, что был отправлен Карлу Шведскому. Их оппоненты оказались куда более образованными людьми.
— У вас есть предположение, отчего так произошло?
— Отряд англичанина — это профессиональные наёмники, господин. Они многие годы не занимались ничем, кроме войны и охоты за головами. Тогда как…второй отряд состоял из самых различных людей, в том числе и с блестящим образованием. По сути, это ополченцы, ставшие за годы войны профессиональными солдатами. Именно солдатами, а не наёмниками, между этими категориями существенная разница.
— О да, мне передавали слова, что бросила та воинственная русская девица нашему Хаммеру: «Мёртвым деньги ни к чему», — саркастически усмехнулся гость. — А ведь она права, в этих словах — вся суть профессионального наёмника… Так вы начали говорить о даме Меркуловой и о том, что ей ведомо слишком многое. Я полагаю, замужество нисколько не сказалось на её мыслительных способностях, раз она столь удачно для своего царя завершила переговорный процесс. Признаться, капитул был удивлён, притом, неприятно.
— Это солдат в юбке, господин, — шевалье скромно примостился на табурете у стеночки. — Она была солдатом и осталась оным, пусть и переменила шпагу на перо. Теперь она, продолжая вводить общество в изумление, служит в Иностранной коллегии под началом самого канцлера. Более того, она не оставляет службу, даже будучи беременной.
— Каковы её истинные отношения с царём? Они близки, я надеюсь?
— Лишь как брат и сестра.
— Поразительно. Этот женолюб ранее не пропускал ни одной юбки. Неужели он так увлечён своей супругой?
— О да, господин. Хотя он, как и все полные сил мужчины, время от времени заводит метрессу, но эти его романы крайне мимолётны. Супругу он любит и ценит, оттого старается так обставить свои амурные похождения, чтобы она о них не проведала. А её сестра… Она относится к тому редкому типу женщин, которых разумнее держать на расстоянии.
— Хорошо, что вы об этом упомянули, у меня появилась одна небезынтересная идея насчёт её величества… Итак, вы написали о своём предположении, что дама Меркулова переступила черту, за которой следует неизбежное воздаяние. Не уверен, что это своевременно.
Шевалье нервно ёрзнул на своей табуретке.
— Господин, наши правила велят казнить смертью любого, кто дерзнёт сказать нам «нет».
— Смерть — это такая гостья, которая рано или поздно приходит ко всем без исключения, — усмехнулся Старший Брат. — Иногда её можно поторопить, но если это не принесёт нам никакой выгоды, то какой в том смысл? Эта дама сейчас находится в переписке с герцогом Голштейн-Готторпским и его супругой, герцогиней Хедвиг-Софией, старшей
