– Что говорил арестованный? Ничего не бросилось тебе в глаза?

– Бросилось, – неожиданно ответил городовой. – Слова его были странные. Никогда прежде не слыхал я такого. Гора наведенная – о чем речь, ваше высокоблагородие?

– Гора наведенная? – опешил сыщик. – Он так сказал?

– Так точно. И вот я в толк не возьму, что те слова значат?

– Это такое бранное выражение.

– Какая же в нем брань?

Лыков пояснил:

– Так ругаются староверы. Им уста грязнить нашим срамословием запрещается, и они придумали ему замену. По-ученому – эвфемизм. В том числе «гора наведенная». Интересно… Стало быть, наш герой из старообрядцев? Тем легче будет установить его личность.

Новость была важная и давала подсказку. Лыков, чья память уже второй день подвергалась насилию, теперь знал ответ. Есть такой бродяга в розыске! Но ему требовались доказательства.

Однако все продвигалось небыстро. Сначала посрамленный Маланьичев прислал курьера с приглашением посетить штаб жандармской крепостной команды. Сыщик приехал и осмотрел под шефством ротмистра крепость. Ее первые батареи появились на сопках еще в 1876 году, когда всерьез ждали войны с Англией. В 1885 году их усилили, разместив дополнительные орудия на мысе Чуркина. Все это жандарм рассказал гостю в ходе экскурсии. Когда они вернулись в штаб, то быстро согласовали текст телеграммы в Иркутск: «В ответ на срочный запрос чиновника особых поручений Департамента полиции надворного советника Лыкова прошу вне всякой очереди сообщить…» и так далее. Требовалось установить личность человека со шрамами от банок справа от крестца. Который по некоторым данным является старовером. Возможно, он беглый бродяга.

Маланьичев не оставил свои любезности и пригласил важного гостя на охоту. Вместе с приятелем, новоиспеченным полковником. Оказалось, что для этого здесь далеко ходить не нужно. В результате в присутственный день трое бездельников оказались на Первой речке. Прямо у стен строящегося пивного завода Пьянкова они застрелили кабана. Пригородная слобода, а дикие свиньи разгуливают тут будто в лесу… Лыков разговорился с жандармом, который, как выяснилось, был совсем не глуп. Сыщик рассказал ему о своей операции на Сахалине и спросил, много ли во Владивостоке подозрительных японцев. Маланьичев ответил:

– Желтые всех мастей заполонили город. Знаете, какое у нас население? Русских, если вычесть гарнизон и флотилию, менее десяти тысяч. А туземцев – четыре тысячи, и едут и едут новые… Больше всего во Владивостоке, конечно, китайцев. Они целиком забрали в свои руки мелочную торговлю, лезут в подряды; «бойки»[115] считаются лучшей прислугой, чем русские. Наверняка среди них есть и соглядатаи императрицы Цы Си. Корейцы малочисленны и живут обособленно. А японцы – эти самые хитрые. Спайка у них необыкновенная. И проникнуть в их мир нам невозможно. Одни догадки, фактами мы не располагаем. Японцы любят те ремесла, которые обслуживают офицеров. Лучший портной сейчас – Хаясидо. Часовой мастер – Ямагути. Ювелир – Нишикава. Парикмахер – Неинзанзаки. Есть даже японская баня – у Тикунаго, в собственном доме на Семеновской улице. Прачечные почти все японские. Женская прислуга у тех же офицеров, а также наиболее умелые проститутки – из Страны восходящего солнца. Эта близость к чинам русской армии и, стало быть, к секретам настораживает. А сделать ничего нельзя… Взять хотя бы рисообдирочное заведение Сензиро на Фонтанной улице. Оно ведет огромную переписку с Японией, ежедневно получает и отправляет десять-пятнадцать писем. О чем депеши? Зачем человеку, который обдирает рис, такая обширная корреспонденция? Явно тут что-то не так. Но ведь закон не запрещает писать десять писем в день? Не запрещает. И мы бессильно разводим руками… Сензиро президент Ассоциации мира и спокойствия. Наверняка это лишь прикрытие для разведочной деятельности. Но доказательств тому нет.

Разговор продолжился в собрании. Владивосток имел два собрания: Военное и Морское. В первом правила были строгими. Гость мог попасть внутрь только вместе с членом собрания, да еще при ручательстве командиров отдельных частей. Маланьичев, как начальник жандармской команды, дал такое ручательство за Лыкова и Таубе, чем очень их обязал. Скучно на краю земли без компании! Морское собрание было более открытым. Его могли посещать в качестве постоянных гостей все военные и гражданские чины, постоянно проживающие во Владивостоке. А еще отставники, служащие и не служащие дворяне, консулы, потомственные почетные граждане и даже купцы первой гильдии. Плати двадцать четыре рубля в год и ходи хоть каждый день. С приезжими тоже обходились мягко. Человек, имеющий право быть гостем, мог появиться здесь в сопровождении члена собрания. Безо всяких письменных ручательств от больших начальников!

В результате сыщик и разведчик повадились ходить туда-сюда по очереди и провели несколько приятных вечеров. Таубе даже переехал на Алеутскую, поскольку Военное собрание бесплатно предоставляло комнаты для проживания проезжающим офицерам. Но это по вечерам, а днем Алексей вел дознание, на которое сам напросился.

Он разослал телеграммы с приметами Перегород-кина по всей Сибири и Приморью. Запрос требовал от полицейских сообщить, проходил ли по их картотекам человек со шрамами от банок. Темно-русые волосы, серые глаза, возраст около сорока, рост два аршина шесть и три десятых вершка[116], лицо круглое.

Первыми ответили иркутские жандармы. Они сообщили, что указанные приметы полностью подходят бродяге Игнату Звенцову, бывшему беспоповцу поморского согласия. За бродяжничество в течение пятнадцати лет по разным местам Российской империи и доказанное нежелание прекратить такой образ жизни он был назначен на поселение в одну из отдаленных губерний Восточной Сибири. Это случилось аж в 1880 году, десять лет назад. Звенцова доставили в Иркутск, откуда передали в распоряжение якутского губернатора. Но до места преступник не добрался, а бежал с этапа в Киренском округе и с тех пор числился в розыске. Догадка Лыкова получила подтверждение.

Итак, личность нахлебника, убившего своего благодетеля гранитным кубиком, была установлена. Но сыщик на этом не успокоился. Он ждал ответов из других сибирских городов. Давно, еще в Нижнем Новгороде, Алексею попался злодей, убивавший людей безо всякого повода. Ему просто нравилось это делать! Негодяй погиб, задавленный баней, которую Лыков развалил и обрушил ему на голову[117]. Но тот маньяк был не великого ума. Благово рассказал тогда ученику о более хитром убийце, который резал людей с выдумкой. После каждого преступления он менял паспорта и имена, а когда наконец был арестован, заявил, что прикончил очередную жертву спьяну, в глупой ссоре, без обдуманного намерения. И нож имелся в сапоге, а он ударил крючком, взятым у старьевщика. Совсем как Перегородкин! Который на самом деле Звенцов. Прокурор не сумел доказать умысла, и суд вынес мягкий приговор. В соответствии с частью второй статьи 1484-й Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, за неумышленное причинение смерти убийца получил всего три с половиной года арестантских рот. Выйдя оттуда и сменив имя, он запросто мог вернуться к своим прежним занятиям.

Лыков заподозрил, что столкнулся с таким же хитрецом, имеющим привычку убивать. Сейчас есть возможность засадить его за решетку по полной. Если только удастся доказать причастность Звенцова к аналогичным преступлениям. Совокупность примет делала его узнаваемым – при условии, что полицейские хорошо их записали. Ну, гора наведенная, держись! Думал, никто не догадается? И ты продолжишь казнить людей без надлежащего возмездия?

Пока коллеги Лыкова рылись в картотеках и готовили ответ на его запрос, он решил немного развлечься. Их с бароном Таубе пригласил в гости знаменитый охотник и конезаводчик Михаил Янковский. За участие в польском восстании 1863 года этот дворянин был лишен всех прав состояния и попал в ссылку в Сибирь. Отбыв наказание, он не вернулся домой, а поехал в Приморье. Предприимчивый и храбрый, обаятельный и гостеприимный, Янковский сделался любимцем всего края. Он вернул себе дворянство, взял в аренду часть полуострова Сидеми и развел там пятнистых оленей. Китайцы покупали у браконьеров панты этих животных за шестьсот рублей, в результате красивые животные были почти полностью перебиты. А Янковский взял их под охрану и спас от истребления. Он случайно познакомился с питерцами в Морском собрании, разговорился и позвал их на охоту. Делать Лыкову было особо