Шрифт:
Закладка:
— Однако сдавать на аттестат мне пришлось. Хотя признаюсь честно, в физике с химией я ровным счетом ничего не понимаю.
— Вот и эти не понимают, — встряла Олеся по-русски, и мне показалось, что по-английски она понимает не очень. — И ничего хорошего в этом нет! Человек должен быть всесторонне образован! Не смейте потакать этим двум лентяйкам!
— Мы не лентяйки! Мы работаем! — завопили обе красотки.
А Бонни вытаращился на Олесю, как на заговорившего сфинкса.
— Мы непременно обсудить область применений диплом по физика кванта в музыка, миссис Томбасофф, — перешел он на русский. — Но Мэри и Кэти прав. Делать музыка и учить школа нельзя. Нереально. Надо очень много специальный урок. Вокал, хореография, история театр и музыка, сольфеджио, фортепиано, скрипка… Ты есть играть скрипка, Кэти?
— Ну да, играю. Но…
— Скрипка есть круто! Я хотеть слушать твой музыка скрипка.
— Правда? — просияла моя дочь.
— Конечно. Я хотеть слушать ваш музыка. Моя маленький сестра Джульетта писать музыка тоже. Вы ее видеть в ю-тюб. Но она учить дома. По Интернет. Миссис Томбасофф, у вас в Россия есть школа по Интернет?
— Есть, — хмуро отозвалась Олеся. — Я считаю, что дети должны нормально учиться. В школе. А музыку писать после.
Мы с Артуром переглянулись, не понимая: как это вообще может быть музыка — и после?
— Олеся, музыка это основное образование, а не «после», — мягко возразил Артур. — Я тоже ничего не понимаю в физике, и Аня, и Лев… И ничуть об этом не жалею.
— Артур, — нахмурилась Олеся.
— Арчи знать, что есть обучений музыкант. Арчи хороший музыкант, много работать, большой успех. Вы хотеть для Мэри успех, Олесса?
— О да! — как-то хищно и одновременно нежно улыбнулась жена Томбасова. Надо запомнить ее выражение лица — для миледи, ой, как пригодится. Не лицо, а шедевр.
Мы все во главе с девчонками замерли, в ожидании чего-то грандиозного.
— А скажите мне, милые мои последователи Моцарта и прочего Баха, — учительница перевела взгляд на Машу и Катю. — А много ли вы времени провели за сольфеджио за эти две недели. Может быть, вы не забили на занятия вокалом?
Девчонки уставились в пол. А я посмотрела на сатанеющего Артура.
— О! — улыбнулась еще шире Олеся, теперь об ее взгляд можно было не то, чтоб зарезаться, но отравиться — легко. — Значит, забросив географию, физику и химию, вы дни и ночи не отходили от инструментов? Катенька — от скрипочки? А Машенька — от рояля?
— Нет, — вынуждены были признать красавицы.
Я с сочувствием посмотрела на квартет. И даже на Леву. Учителя все-таки монстры. Хотя…
— Я сама составлю вам расписание, — пообещала им монстр из Питера. — Сама найду вам учителей. С уклоном в музыку говорите? Ладно. Это будут две самые музыкально образованные барышни. На домашнем обучении под моим контролем. И всего, включая хореографию, у них будет достаточно.
Вся четверка простонала при жутком слове «хореография». Дружно, в ноты.
— Мама, только не говори, что русский и литературу будешь у нас вести ты! — взвыла Маша.
— А что? Страшно?
Страшно было даже мне. Но вот как-то спасать свою зеленоголовую жабку не хотелось. Заработали — получите.
— Составьте мне список всего, что должны знать эти юные ленивые особы, — обратилась Олеся к Бонни. — Итальянский, как я понимаю, жизненно им необходим?
— Необходим. И хореография! Шесть час в неделя минимум! — припечатал неприлично довольный Бонни.
— Мама-а!
По-моему, сказали это все. Хором. Даже Лев.
Задолбан. Но не сломлен
(С) Артур
Артур
А вот в новой квартире у него рояля не оказалось. И даже задаваться вопросом — почему — Артур не стал. Вспомнил, что где-то в углу пылится гитара, которую парни подарили ему на новоселье.
Что тут еще есть, кроме полупустых, толком не обжитых комнат. За исключением, пожалуй, одной. Спальни с умопомрачительной кроватью, на которой дам перебывало… поменьше, конечно, чем в его гостиничных номерах по всему свету. Но это только потому, что в гостиницах он ночует чаще, чем дома.
Остановился на пороге, не включая свет, не в силах переступить через порог. Ощущая себя вором, пробравшимся в чужую, ненужную жизнь.
Сделал шаг назад. Захлопнул дверь. Какой смысл в этом всем, если даже музыку не написать. Ему до дрожи захотелось коснуться клавиш рояля, пройтись пассажем, с наслаждением узнавая каждый звук.
Сбежал по лестнице, завел машину и… Как-то он давно на репетиционной базе не был. А если и был, то не тем занимался. Музыка — пронзительная, живая, звучала в нем.
Артур, маясь в пробке, жалея, что нельзя просто взять — и перенестись туда, к роялю, достал телефон и стал мурлыкать все, что крутилось в этот момент у него в голове.
Как ни странно все, что мешало ему доехать, вдруг исчезло как по волшебству. Машины, светофоры, люди. Ненужные, раздражающие заторы. Осталась только дорога. И музыка, которую он выпевал уже во весь голос.
Он влетел в дом, кивнув охраннику, который настороженно вышел посмотреть, кого там принесло.
Он плыл в музыке, даже не задумываясь, что играет. В его музыке была любовь, которую он упустил. Раз за разом уничтожая все то прекрасное, что было в его жизни, а потом обвиняя кого угодно, но ничего не меняя. В какой-то момент он набрал знакомый номер.
— Да?
Даже бесконечное, строго отмеренное изумление с легким оттенком недовольства в голосе Анны — все для того, чтобы четко обозначить свою позицию — сегодня не могли ни остановить его, ни как-то сбить с настроя.
— Слушай! — приказал он.
Он играл, наслаждаясь ее рваным дыханием где-то далеко. Там, где, по ее мнению, не было ему места. Аня то замирала, то вздыхала, то чуть мурлыкала. Как будто они занимались любовью.
Артур играл как будто каплями дождя. Перебирая капли сожаления, воспоминаний о радости. Вздыхал жаждой попасть снова домой, к любимым девочками… И приправлял легкой светлой горечью того, что это попросту невозможно, потому что осталось в прошлом.
«Я тебя люблю», — пропели звуки, отчего-то ликуя.
— Я тебя люблю, — выдохнул он.
— Я… — раздалось из трубки. И Артур победно улыбнулся, хотя Аня, упрямая как сто тысяч ослиц, его миледи, тут же недовольно буркнула: — Артур! Вот что ты за человек?!
И тут же бросила трубку.
Он рассмеялся. Порадовался, что включил запись, потому что даже под угрозами пыток не вспомнил бы ни ноты из его ночного помешательства. И даже не удивился, когда услышал ядовитые аплодисменты.
