Небо только начинало светлеть, и никто не видел, как я промчалась по дороге к Нориному дому. В этот тоскливый предрассветный час всё вокруг казалось непривычным и даже несколько пугающим. Уже добравшись до кирпичного особняка Кентуэллов, я вдруг поняла, что стоило, наверное, заранее набрать мелких камешков: сколько я ни осматривалась, ни одного поблизости не увидела. Я даже стала прикидывать, смогу ли так кинуть в окно туфлю, чтобы не разбить стекло и не лишиться обуви, но тут заметила, что площадка между эркером и изгородью Нориных соседей усыпана мелким гравием. Я тут же сгребла горсть и бросила её в окно, стараясь попасть как можно точнее.

Камешки звонко застучали по стеклу, я даже решила было, что оно треснет, но мгновение спустя шторы разошлись, и в просвет выглянула Нора, радостно помахавшая мне рукой. Скорее всего, под ночной рубашкой у неё тоже было надето платье, по скольку через минуту она уже выскользнула из парадной двери с небольшой сумкой в руках.

— Выбралась без происшествий? — спросила я.

— Я же тебе говорила, родители спят как сурки. А у тебя?

Я рассказала ей про будильник и скрипучую дверь, но мы сошлись во мнении, что могло быть и хуже.

— А представь, если бы Джулия всё-таки проснулась?

От этой мысли я вздрогнула. А если честно, немного и от холода.

— Стоило захватить один из тех кардиганов, в которые я завернула будильник. Или Стеллин шарф. Как-то я не подумала, что рано утром можно замёрзнуть.

— Ничего, прогулка нас согреет, — заявила Нора. — Или бег, — иронически добавила она, — если придётся удирать от полисмена.

Я тревожно огляделась, но ни одного полисмена в поле зрения не оказалось. Да и никого другого, если уж на то пошло. Было так тихо, что всякий раз, как мы заговаривали друг с другом, даже шёпотом, казалось, будто наши голоса громом разносятся по переулкам, так что болтали мы мало. Но, уже выбравшись на широкую улицу, стали чаще замечать фургоны и телеги. А прямо перед Северной кольцевой нас обогнал фургон, полный угля. Возница удивлённо оглядел нас и, проезжая мимо, даже крикнул:

— У вас всё в порядке, девочки?

— Пойдём-ка побыстрее, — предложила я.

Мы ускорили шаг и вскоре очутились у почтового ящика на углу Нельсон-стрит и Эклс-стрит.

— Отлично, — сказала Нора, — вот мы и на месте.

Но тут нас словно сковал паралич.

— Ты краску-то принесла? — прошептала я.

Нора кивнула и достала небольшую банку. Я осмотрелась по сторонам: улица казалась пустынной.

— Ладно, начнём.

Нора открутила крышку и окунула кисть в краску.

— Хочешь, давай ты первая? В конце концов, изначально это была твоя идея.

Я покачала головой.

— Мы уже обе в этом по уши. Так что ты пиши первую часть, а я потом допишу несколько слов.

Нервно оглянувшись через плечо, Нора принялась большими буквами выводить на почтовом ящике: «ПРАВО ГОЛОСА».

— Вот, теперь твоя очередь. Быстрее, пока никто не пришёл!

Она протянула мне кисть. Я глубоко вдохнула: по сравнению с этим наше дурачество с песней и даже написанные мелом лозунги были мелочью, ерундой. Но теперь мы и вправду нарушали закон. Теперь мы — как там говорил Фрэнк? — портили государственную собственность. А значит, на самом деле включились в движение.

Что ж, прекрасно.

Я сунула кисть в банку и ещё бóльшими буквами написала: «ДЛЯ ИРЛАНДСКИХ ЖЕНЩИН».

Мы замерли, не отрывая глаз от почтового ящика, потом переглянулись.

— Ладно, — шепнула я, — пошли отсюда.

И, бросив банку с краской и кисть за чью-то изгородь, мы понеслись по улице. И бежали со всех ног (что, как я уже говорила, я умею делать действительно быстро по крайней мере на коротких дистанциях), пока не выбились из сил.

— Стоп-стоп-стоп, — прохрипела я, сбрасывая скорость. — Я больше не могу.

— Я тоже, — выдавила Нора, запыхавшаяся ничуть не меньше.

Мы прислонились к стене. Потом Нора взглянула на меня, я — на неё, и мы расхохотались (хотя и не слишком громко, чтобы никого не разбудить).

— Мы сделали это! — воскликнула я. — Мы и в самом деле это сделали!

— Мы теперь бойцы! — подхватила Нора. — Совсем как миссис Панкхёрст. Только никто нас в тюрьму не волочёт.

— По крайней мере, пока, — пробормотала я. Эта мысль нас слегка отрезвила, но только на мгновение. Теперь, когда угроза немедленного разоблачения миновала, мы с Норой вдруг почувствовали, как внутри всё зашипело, запузырилось, словно после газировки, и снова расхохотались.

— Ох, как же больно, — воскликнула Нора. — Я до сих пор не могу отдышаться.

И мы постарались взять себя в руки. На улицах становилось всё светлее и многолюднее: мимо шла прислуга, разносчики, пронеслось даже несколько весьма оборванных ребятишек. Проехал хлебный фургон Боланда, возница которого оглядел нас с некоторым любопытством: ему (как и всем остальным), вероятно, было непонятно, что делают две прилично одетые девушки на улице одни в столь ранний час.

— Пойдём-ка домой, — сказала я.

И мы пошли — перейти на шаг показалось безопаснее. В конце концов почтовый ящик остался далеко позади, и, даже если бы кто-то поинтересовался, с чего это мы слоняемся по утрам, никто не связал бы нас с произошедшим вандализмом. Но на случай, ес ли кто-нибудь всё-таки заметил наш дерзкий по ступок и решил за нами проследить, домой мы вер нулись обходным путём.

Дойдя до угла, где нужно было попрощаться с Норой, и удостоверившись в отсутствии слежки, я спросила:

— Как думаешь, это попадёт в газеты?

— Вполне может. Это ведь не какой-то там мел, а самая настоящая краска.

Тут зазвонили колокола.

— Шесть часов! — воскликнула я. — Мэгги сейчас проснётся!

И, договорившись встретиться позже, мы бросились по домам. К счастью, когда я входила в дом, дверь наконец-то решила вести себя прилично и открылась без единого звука. Я понимала, что вероятность разбудить кого-нибудь сейчас, ближе к обычному времени подъёма, гораздо выше, чем когда я уходила из дома, поэтому на цыпочках прокралась через холл и спустилась в кухню, чтобы налить себе чашку чая. Но разумеется, ни плиту, ни камин ещё не разжигали, а возиться с растопкой мне не хотелось, так что чайник вскипятить не удалось: я просто отрезала себе ломоть хлеба, достала с ледника масла и молока и уже сидела за столом, попивая молоко и уплетая бутерброд, когда, зевая и протирая заспанные глаза, в кухню вошла Мэгги.

— Доброе утро!

Бедняжка Мэгги подскочила чуть ли не до потолка.

— Что это ты здесь делаешь? — спросила она.

— Рано проснулась и не могла больше заснуть. Я в это время года всегда просыпаюсь с рассветом. — Надо сказать, оба эти утверждения были чистейшей правдой.