проиграл запись, и теперь уже в другом месте, где раньше был слышен один только фон, я отчетливо различил новый голос. На этот раз женский. Нет, голос принадлежал не Анне, а какой-то другой женщине. Она произнесла целое предложение, начало которого я никак не мог разобрать, несмотря на то, что прослушивал пленку бесчисленное количество раз. Вся фраза звучала очень странно по ритму. Да и интонация казалась необычной: слова то сыпались вниз, то взмывали ввысь. Конец высказывания мне все же удалось разобрать: «продолжай слушать нас», — произнесла женщина, но почему-то с вопросительной интонацией. Я был поражен Вне всяких сомнений, я отчетливо расслышал эту часть фразы. Но почему же раньше в этом же самом месте звучал только фон усилителя? И тут я решил, что после многократного прослушивания мой мозг научился, наконец, правильно разбирать слова, отбрасывая прочь весь ненужный шелест и шипенье. Кроме того, я уже успел привыкнуть к этому странному и едва уловимому голосу.

Но вот опять сомнения. Может быть, мой магнитофон случайно выловил голоса с улицы или какого-то разговора из соседних домов? Бывали времена, когда я довольно отчетливо слышал беседы своих соседей. Кстати, один из них вполне мог назвать меня по фамилии Тогда я перешел в кухню — она расположена дальше от улицы — и, поставив чистую кассету, сделал новую запись. Я громко попросил всех, кто будет со мной «вступать в контакт», повторять слово «Кириос» — это девичья фамилия моей матери. Но, проиграв запись, я убедился, что пленка так и осталась совершенно чистой, не считая шелеста усилителя. Раздавались и другие звуки, производимые самим магнитофоном, но в одном месте бни напомнили мне визг тормозящего автомобиля. Разумеется, этот звук донесся с улицы, — констатировал я. К этому времени я здорово притомился, ибо подобное напряжение требует немалой затраты энергии. Я не произвел той ночью больше ни одной записи.

На следующее утро, ожидая, пока закипит кофе, я решил заново прокрутить обе пленки. «Амфортас» и «продолжай слушать нас» звучали уже гораздо уверенней. Поставив вторую пленку, я решил сосредоточиться на том участке, где раздавался визг тормозов, и, несколько раз подряд прослушав ее, вдруг понял, что мой мозг приспособился и теперь каким-то таинственным образом стал воспринимать послания, ибо вместо непонятного звука я ясно различил женский голос, довольно высокий, произносящий слова «Анна Кириос», причем довольно быстро. Я был настолько потрясен, что не уследил за «туркой», и кофе у меня, разумеется, сбежал.

В тот же день я прихватил в больницу и магнитофон, и обе кассеты. Во время обеденного перерыва я проиграл ключевые моменты одной из наших сотрудниц — медсестре Эмили Аллертон. Она призналась, что ровным счетом ничего не услышала ни на одной из пленок. Позже я предложил эти записи другой медсестре из невропатологического отделения — Эми Китинг. Я запустил первую кассету, и девушка поднесла магнитофон прямо к уху. Прослушав запись всего один раз, она кивнула и, возвращая мне «Сони», как ни в чем не бывало заметила: «Да, я слышу вашу фамилию», а потом занялась своими делами. Тогда я решил прекратить дальнейшие опыты, по крайней мере на наших медсестрах.

В течение нескольких недель я был одержим. Я купил большой катушечный магнитофон, обзавелся приличными наушниками, приобрел дополнительные усилители и еженощно часами продолжал записывать. Казалось, теперь-то дела пошли на лад, и каждый раз я добивался определенных результатов. Все пленки были буквально набиты голосами, да так плотно, что те иногда перекрывали друг друга. Одни голоса еле доносились из динамика, я даже не тратил время на их расшифровку, зато другие раздавались громко и отчетливо. Некоторые слова я разбирал с ходу, но встречались и такие, которые я начинал понимать только при изменении скорости проигрывания. К примеру, несколько голосов зазвучали только тогда когда я снизил ее вдвое. То и дело вызывал я Анну, но так и не смог услышать ее. Иногда, правда, до меня доносились таинственные голоса, сообщавшие: «Я здесь» или «Я — Анна». Но эти голоса не принадлежали ей. В этом я уверен.

Как-то октябрьским вечером я прокручивал одну из своих пленок, записанную неделю назад. Там мне встретилось одно интересное местечко, где голос произносил фразу «Земной контроль». После нескольких повторов я прослушал чуточку дальше, и тут у меня перехватило дыхание. Я различил другие слова: «Винсент, это Анна». Я почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Нет-нет, это не мой мозг повторял ее слова. Это был ее, да-да, ее собственный голос. Я вновь и вновь ставил этот кусочек записи и всякий раз испытывал ту же дрожь, доводящую меня почти до экстаза Я пытался сдерживать себя, но не мог. Это была Анна.

На следующее утро в мою душу закрались сомнения. А вдруг этот голос — всего лишь проекция моего желания? Или, может быть, ментальный уровень моего существа просто заставил меня услышать этот голос среди ничего не значащего шелеста пленки? И я решил раз и навсегда разобраться в этом.

Я связался с Эдди Фландерсом — сотрудником Джорджтаунского института Языкознания, когда-то он числился моим пациентом. Не помню точно, что я ему тогда наговорил, но оч согласился прослушать тот кусочек с голосом Анны. Когда Фландерс снял наушники, я с нетерпением попросил его рассказать, чт® же он услышал. Фландерс сообщил: «Кто-то разговаривает. Но только очень тихо». Я не унимался: «Что говорит этот голос? Вы можете разобрать слова?» Фландерс неуверенно произнес: «Кажется, там назвали мое имя».

Я выхватил у него наушники и убедился, что Эдди слушает именно ту часть пленки, а потом еще раз попросил прослушать запись. Результат остался прежним. Я находился на грани отчаяния «Но это действительно голос? — засомневался я, — а не простой шум?» —

«Нет, совершенно определенно, это голос. А не ваш случайно?» — «А вы что, слышите мужской голос?» — оторопел я. Фландерс кивнул: «Да, причем очень похожей на ваш». На этом я и закончил свои исследования. Но не прошло и недели, как я снова вернулся к ним. В институте имелся прекрасный лингафонный кабинет, оборудованный профессиональными магнитофонами и усилителями. В одной из звуконепроницаемых кабинок я обнаружил вмонтированный высокочувствительный микрофон. И тогда я уговорил Эдди помочь мне сделать запись. Я вошел в кабинку и отвернулся, чтобы Эдди по губам не смог разобрать моих слов, и, как раньше, пригласил все присутствующие голоса вступить в контакт. Я задал два конкретных вопроса и в качестве ответов предложил воспользоваться словами «положительно» и «отрицательно». Эти слова ведь звучат гораздо более отчетливо,