Шрифт:
Закладка:
Был жаркий летний день. Наний возвращался от своей прекрасной Марии, гречанки с Фанара, переполненный счастливым чувством оттого, что она согласилась выйти за него. На перекрестке улиц Наний увидел группу янычар, которые с саблями наголо вели по улице мужчину с исполосованной в кровь спиной. Нанию его смуглое лицо, с острыми скулами и сросшимися бровями, показалось знакомым.
— Кто этот человек и почему его ведут под стражей янычары? — спросил он какого-то уличного зеваку.
— Это большой разбойник. Его схватили в доме Али-аги.
— Проклятый! — кричала женщина. — У него где-то здесь пристанище!
— Всех переловят, ханум, — сказал бородатый старик в феске. — Поставят босыми ногами на жар, язык быстро развяжется.
И тут Наний вспомнил. Это тот, у кого он несколько лет назад не раз покупал и золото, и ценные украшения. Дрожь пробежала по его телу. Под пытками разбойник скажет все. Сперва в руки янычар попадет корабельщик из Ассаматы, а тот уже выдаст и его.
Страх погнал Нания вперед. Мысли смешались в голове. Нужно немедля что-то делать. Бежать из города, переселиться в другую страну, может, его след потеряется. Но что он скажет старому Сулейману?
Придя домой, он выкопал ларец и положил его в мешок, туда же кинул белье на смену и уже собирался было зайти к старику, как услыхал женский плач. Он вышел на крыльцо и спросил самую молодую из жен Сулеймана, что случилось.
— Скончался достойнейший супруг наш Сулейман-ага! О, аллах, что нам теперь делать? На кого он нас покинул?
Наний не стал узнавать, на кого покойный купец покинул своих жен, а заторопился:
— Пойду в Мекку просить аллаха упокоить душу его, — объяснил он свой поспешный уход. — Для меня Сулейман-ага был все равно, что отец родной!
Под благословения заплаканных женщин, Наний дошел до конца улицы, а оттуда вместо того, чтобы свернуть к Галате, направился вверх, к Богдан-сараю, где обычно останавливались рыдваны приезжавших из Молдавии бояр. Задумал Наний возвратиться на родину, которую покинул много лет назад. В Богдан-сарае стояло великое веселье. Шел пир горой в честь восшествия на престол нового господаря Василе Лупу, который на следующий день должен был со всей свитой отправиться в Молдову. Наний вошел во двор вместе со знакомым купцом, в колымаге которого он и проделал всю дорогу до Ясс. Границу пересекли благополучно, без досмотра. К тому же, путешествие ему ничего не стоило, ел он и пил в усадьбах со свитой воеводы. В Яссах же купил себе дом в Мучной магале и стал жить там с одним-единственным слугой. Наний был так скуп, что даже собаки не завел, говоря, что кормить собаку — чистый разор. Из Страха, как бы слуга не обманул его, он самолично покупал все необходимое, стараясь брать, что подешевле. Одежду носил годами, пока она не превращалась в лохмотья. В городе Наний держал три лавки, но больше занимался ростовщичеством. Его считали самым богатым заимодавцем во всей стране. Некоторые поговаривали, что он даже числа своим червонцам не знает. Однако в этом-то они ошибались. Знал счет своим деньгам Наний, до последней копейки. Все кошельки он хранил в окованном железом сундуке, одновременно служившим ему и постелью.
Вернувшись из господарского дворца, Наний запер дверь на засов, поднял крышку сундука и извлек из него козлиной кожи суму, полную драгоценностей, привезенных некогда из Стамбула. Подсчитал стоимость каждой из них, взвесил на ладони и понял, что совсем неплохо заработает.
Таким образом, в силу какого-то неписаного закона, привезенным из Стамбула богатствам предстояло вернуться в прежние места, чтобы украсить другие руки, другие шеи, передавая свое сияние тем, кто будет их носить, и они вновь станут источником счастья и падения.
* * *
Новый султан Ибрагим сидел в диванном зале на своем золотом троне. Лицо его было смугло, глаза впалые, взор утомленный. Несмотря на молодость, на лбу его пролегли глубокие морщины. Две складки, окаймлявшие тонкогубый рот, придавали лицу одновременно выражение жестокости и презрения. Как и его покойный брат Мурад, был Ибрагим рабом наслаждений.
Господаря Василе Лупу ввели, поддерживая под руки, двое вельмож. Через каждые семь шагов он низко кланялся султану. Остановившись на ковре посреди зала, он сказал:
— Долгих и счастливых лет тебе, повелитель!
Ибрагим глядел на него сквозь полуопущенные веки, потом, не поворачивая головы, сказал великому визирю:
— Говори то, что ты должен сказать!
Визирь кашлянул в кулак и заговорил высоким тонким голосом:
— Султан, наш повелитель, милостиво согласился продлить твое княжение. И впредь будь верен. Служи честно и исполняй священные его повеления, которым весь мир подчиняться обязан. Иначе ты знаешь, что ждет тебя.
Василе Лупу стоял смиренный, опустив глаза. Но в сердце его клокотала ненависть. Никогда поганые не забывают об угрозах. Но господарь ничем не выдал своих чувств. Подошел и поцеловал полу султанского халата и положил к ногам его саблю в золотых ножнах с рукоятью, усыпанной драгоценными каменьями, ларчик с драгоценностями необыкновенной красоты, взятыми у ростовщика Нания, золотые бокалы работы венецианских мастеров.
Султан сделал знак, и Лупу вывели из дивана тем же путем. Он пятился, и через каждые семь шагов земно кланялся.
На следующий день Василе Лупу пошел к великому визирю и ему также поднес драгоценности и кошельки с золотом.
Но визирь глядел на него сурово.
— Дошли до меня слухи, будто ты сговариваешься с врагами нашими смертельными, гяурами-ляхами. Да будет тебе известно, Василе-бей, что мы не потерпим неверности!
— О, светлейший визирь, — с хорошо разыгранным негодованием в голосе воскликнул воевода. — Клянусь головой, что все это наветы врагов моих. Я не жалею сил, чтобы сохранить мир с соседями, дабы не нанести ущерба Высокой Порте. Но вижу, что труды мои напрасны. И Ракоци и Матей вражду ко мне питают. Слова лживые измышляют и клеветой чернят, подло скрывая тем самым свой собственный сговор с врагами султана.
Уловив
