Я понятия не имею, что делать. Осторожно кладу ладонь ей на плечо.

– Мне жаль, Серена.

– Конец, – повторяет она. – Конец.

Признаюсь, я несколько огорошена глубиной отчаяния Серены. Я не предполагала, что Джейсон так сильно ей нравился.

– Придется идти на выпускной бал одной! – выдает она практически в истерике.

Все же я иногда забываю, что Серена – популярная девушка с особыми заботами.

– Слушай, – говорю я, – до бала еще сто лет, а ты Серена Хванбо. Если ты захочешь найти себе пару, ты ее найдешь без проблем.

– Бал через четыре недели! – сипит она, неуклюже пытаясь открыть отделение в подлокотнике между нами. Она вытаскивает оттуда коробку с салфетками и принимается вытирать глаза.

– Слушай, но ведь все не так плохо, правда? – утешаю я. – Мне тоже придется идти одной.

Меня никто никогда не приглашал на танцы, и такими темпами вряд ли это случится в обозримом будущем.

Серена в ответ высмаркивается в салфетку.

– Слушай, – делаю я вторую попытку, – мы ведь феминистки, помнишь? Нам не нужны партнеры для бала.

Она смотрит на меня красными глазами. Похоже, она пользуется водостойкой тушью, потому что макияж у нее не потек.

– Дело не только в этом, – говорит она тихо-тихо. – Я…

Я очень сильно боюсь услышать что-нибудь типа: «Я думала, что у нас с Джейсоном это на всю жизнь», что чуть не пропускаю ее слова:

– Я боюсь быть одной.

Серена произносит это предельно серьезно, наклонившись ко мне, словно для нее очень важно, чтобы я это поняла. Я не знаю, что ответить, и выдаю только:

– Вот как.

– До Уиллоуби я была никем, – объясняет Серена. – В средних классах я училась в другой школе, так что ты вряд ли могла обо мне слышать. Но в первом же месяце в девятом классе друг моего брата, Мэтт Чо, предложил встречаться с ним. Ты помнишь Мэтта?

Такого не забудешь. Мэтт тогда учился в одиннадцатом классе, так что, когда он заметил Серену, это было событие. Если подумать, тогда я впервые и узнала о ее существовании.

– И тогда все изменилось, – продолжает она. – Так я попала в Ученический совет – потому что в нем состоял Мэтт. – Она моргает, сдерживая слезы. – И с тех самых пор у меня всегда был парень. Я не знаю, как это – учиться в старших классах и ни с кем не встречаться.

Какое-то время мы сидим молча, и тишину нарушает только шорох пластикового пакета, в который завернуто мое платье: он шуршит, когда я ерзаю на сиденье.

– Ты, наверное, сейчас думаешь, что феминистка из меня никакая. – Голос Серены звучит так, словно сейчас прольется новый поток слез.

– Нет, вовсе нет. – Я пытаюсь поскорее придумать что-нибудь утешающее. – Если у тебя всегда был парень, это еще не значит, что ты не могла без него обойтись. А уж ты точно могла. И сейчас тоже можешь. Именно благодаря тебе сейчас все в школе носят значки «Я ЗА ФЕМИНИЗМ». Именно ты организуешь этот протест. Все это сделала ты, а не Джейсон.

Вид у Серены становится чуть менее унылый.

– Наверное, ты права.

– Ты замечательная феминистка, Серена, – говорю я. – И разрыв с Джейсоном может сделать тебя еще лучшей феминисткой. Как мне кажется, его вопросы дискриминации не особо волнуют.

– Не волнуют, – подтверждает она.

– Точно. В общем, теперь тебе необязательно определять себя через отношения с ним и вообще с любым парнем. – Это меня уже понесло. – Ты можешь быть сама по себе.

Тут у Серены гудит телефон, она показывает мне экранчик, и я вижу, что на нем появилось ее селфи с Джейсоном.

– Так трудно не ответить, – признает она.

– Как ты думаешь, что он скажет?

Серена баюкает телефон на коленях.

– Наверное, он хочет, чтобы я его простила.

– А ты хочешь?

Она задумчиво вглядывается в фотографию, и мне кажется, что она сейчас опять заплачет, но она только качает головой.

– Нет.

Подруга ждет, пока вызов уйдет в голосовую почту, и смотрит на экран, пока он не погаснет. Потом, когда я улыбаюсь, чтобы ее ободрить, Серена тянется ко мне и неожиданно обнимает.

– Спасибо тебе, Элайза, – шепчет она. – Ты всегда знаешь, что надо сделать.

Я бледнею при этих словах – сейчас они кажутся такими далекими от истины, и я в ужасе оттого, что когда-то сама в это верила и распространяла вокруг себя такое заблуждение. А теперь, когда руки Серены так крепко обвивают мою шею, я могу только похлопать ее по спине и убедить себя, что я не задыхаюсь.

23

– Элайза, – говорит Вайнона, когда я в пятый раз за день задеваю Дага микрофоном, – что с тобой такое?

– Что? – Я разворачиваю микрофон, и Саю приходится пригнуться, чтобы я его не смела. – Извини, – говорю я ему и вытираю потную ладонь о джинсы. До протеста осталось меньше суток, и я это очень остро ощущаю.

– Ты в курсе, что микрофон вообще-то не должен попадать в кадр? – Подруга раздраженно похлопывает по штативу.

Мы наконец вернулись к съемкам «Подъездных дорожек», до крайнего срока сдачи которого осталась ровно неделя, и нервы у всех понемногу сдают. Вайнона стремится снять сцену идеально, Даг и Сай устали, что она ими командует, а меня отвлекает ситуация с Леном. Как бы я хотела признаться подруге, но я просто не могу набраться для этого смелости. Может, я не хочу услышать от нее, что «прежняя Элайза ни за что не позволила бы какому-то парню так на нее влиять. Тот поцелуй при сложившихся обстоятельствах был идиотским поступком, совсем на тебя не похожим, и, если честно, теперь я вообще не представляю, что ты за человек». Она без колебаний высказала бы мне всю правду в лицо, и, наверное, оттого я и не признаюсь ей – в данный момент правду не очень-то хочется слышать. Особенно при том, что я постоянно представляю себе тот поцелуй.

– Элайза! Может, хватит уже?

– Извини!

Густо покраснев, я выпрямляю руки, чтобы микрофон не скреб по макушке Дага.

Сегодня мы снимаем переработанный вариант эпизода из исходного сценария: момент, когда персонажа Дага обвиняют в том, что он украл жвачку. Персонаж Вайноны еще не появлялся, так что сейчас в кадре только Даг и Сай, а за кадром звучит мой голос – это сотрудница магазина заявляет о краже. Мы зависаем в ближайшем супермаркете «7–11» на три мучительных часа, снимаем и переснимаем,