— Это ложь! — конунг вскочил, отбрасывая тяжелый плащ. — Мертвые на то и мертвые, чтобы лежать в земле. И даже тьма не может поднять их.

Тьма. Не бездна. Странные слова для скирирова человека.

— То правда, конунг.

Из харальдовой дружины выступил воин.

— Я сам видел драугра не так давно.

— И я видел, — откликнулся другой.

— Мой свояк убил такого возле деревни.

Харальд разозлился пуще прежнего.

— Так почему не сказали? Почему я слышу о том от пришлого?

— Говорили, конунг. Три седьмицы назад Кривой Меч говорил, но ты выгнал его со двора, сказал, чтоб проспался.

Услыхав это, Харальд замер, затем поворотился к Альрику.

— Для того пришел? Чтоб смутить людей? Чтоб посеять раздор?

— Предупредить, — спокойно отвечал Беззащитный. Теперь он жалел, что пришел сюда. — Сейчас драугров немного, но скоро станет больше. Они нападут на деревни и дома. Несмотря на несправедливый суд и изгнание моего хирда, я все же считаю тебя и всех нордов братьями. Коли не веришь, спроси у жрецов беспалого бога. Они должны почуять.

Люди в окружении конунга зашептались, отводя взгляды. Некоторые поднесли руку к шее, будто хотели коснуться оберегов, вот только Альрик ни одного не приметил. То ли сняли, чтобы не злить конунга, то ли носили тайно.

— За весть благодарю, — кивнул Харальд. — Впрочем, моим хирдманам любые твари по плечу, уж с мертвецами как-нибудь справятся. Верно я говорю?

Воины отозвались неровным гулом. Не так много хирдманов собралось в доме конунга. Сидели тут и торговцы, и дети самого Харальда, и даже несколько иноземцев, хотя солнечных жрецов Альрик не увидел. Может, переоделись в мужскую одежду? Сняли, наконец, женские платья и отрастили волосы, прикрыв уродливые проплешины на макушке.

— За весть благодарю, — повторил конунг. — Да вот только Хрокра это к жизни не вернет. Отдай убийцу, и я отпущу остальных восвояси. Изгоями в Бриттланде будете еще лет пять, чтобы не ждать мести за того мальца, зато живы останетесь.

— Мы здесь не по доброй воле, — сузив глаза от злости, заявил Альрик. — Могли бы, так ушли давно из твоих земель, да вот беда — сожгли наш корабль. Сожгли, пока мы сражались с тварями, и еще убили моего человека.

— А чего ж сразу не сказал? — удивился конунг.

— Хотел да увидел, как ты суд судишь. Наших слов не слышишь, свидетелей не просишь, веришь всему, что другие говорят. Сказал бы про корабль, так хрокровы родственники не успокоились бы, пока не отыскали нас и не убили. И это за халупу, которую спалили не мы! Видишь ли, конунг, Хрокр обобрал моих людей, обманул, подсунул негодящий дом, а потом еще и обвинил облыжно. Как не разозлиться, когда зришь такую несправедливость? Разве странно, что малец, как ты его называешь, вскипел после такого? Вот и сейчас говоришь, Хрокра убили. Разве одних нас обманул Хрокр? А с чего решено, что это был мой человек? Кто видел его? Кто узнал? Покажи мне этого человека да дай послушать его слова! А напраслину возвести любой сможет.

— А кто еще? Кто еще мог убить моего отца? — вспылил какой-то хускарл.

— А что, в Бриттланде больше и людей нет? Разве Хрокр был честным человеком? Ни с кем не ссорился и не бранился?

— Людей много, а нелюди — вы одни! Одичали на северах, забыли о чести! И даже убиваете, как дикие, исподтишка, не в бою!

— Мало вам бриттов, что сделали рабами, так теперь вы и нордов дикими называете? Так давай посмотрим, на чьей стороне правда! Устроим честный бой, и пусть боги рассудят, кто прав.

Конунг не успел вмешаться. Его хирдманы повскакивали с лавок с криками. Им пришлась по душе идея о божьем поединке. Альрик сдержал ухмылку. С первых слов Харальда он понял, что не стоит ждать тех же порядков, что и на Севере, потому, приметив сына Хрокра, нарочно разозлил его и вызвал на поединок. Пусть конунг и отринул веру отцов, но воины вряд ли отказались от Фомрира и Скирира, а, значит, поддержат божий суд.

Харальд все же попытался вывернуться.

— Пусть придет тот парень, что громче всех кричал о сожжении Хрокра!

— Я хёвдинг и отвечаю за его поступки. Считай, что я его поединщик. К тому же, сын Хрокра на десятой руне, как и я. То будет бой равных, честный бой. Со мной будет Тулле Скагессон, а кто встанет за твоей спиной, сын Хрокра?

— Дядя, — указал на хельта, стоявшего в стороне.

— Подтверди, Хрокрссон, что после поединка, кто бы ни победил, между нами не будет вражды. Коли я погибну, значит, выплатил виру жизнью, коли ты — вины за нами нет.

— Так и будет! — выпалил парень, отмахнувшись от знаков дяди.

«Вот еще один Кай, — невольно подумал Альрик. — Такой же безмозглый и вспыльчивый. Нет бы поразмыслить и понять, что в таком раскладе бой выгоден только ульверам».

— Слово сказано! Когда устроим поединок?

На сей раз хельт опередил племянника:

— Через три дня. На рассвете на Красной площади. На два щита и в доспехе.

— Хорошо. Приду через три дня.

— А пока погости в моем доме вместе со своим хирдманом, — добавил конунг.

Вот это уже было нехорошо, но и отказать Беззащитный не мог, потому согласился.

* * *

Альрик поправил кольчугу, попрыгал, снова поправил. Вычищенное от ржи железо было не толще добротной шерстяной накидки, зато изрядно тяжелее. Для десятирунного — мелочь, а вот для ловкача — помеха. Привычные приемы и увороты так легко уже не исполнишь.

Несколько раз хёвдинг спрашивал у Тулле, кто победит в поединке, но Одноглазый отвечал непонятно: «Боги рассудят» или «Кто от большего откажется».

Вскоре за ними пришел человек конунга и отвел на Красную площадь. Среди толпы Альрик заметил и Ульвида, прислонившегося к стене его же дома, и Плосконосого.

— Вот же дурень, — пробормотал себе под нос хёвдинг. — Нет бы оповестить хирд.

И тут же забыл о нем, ибо увидел Хрокрссона. Теперь понятно, зачем дядя запросил три дня. И как только успел?

Противник был снаряжен не хуже какого-нибудь ярла: шлем с бармицей, плотная кольчуга тройного плетения, и некоторые колечки переливались