Шрифт:
Закладка:
Вепрь похрипывал и пускал кровавую слюну, распластавшись на ковре с засаженной в грудь до упора рогатиной. Он все еще был живой, дрыгал ногами, но сдвинуться с места не мог.
А у меня, почему-то пекла адским огнем правая ягодица.
– Madre de Dios… – королева спокойно встала, деловито одернула юбки, а потом слабо ахнула и рухнула в обморок.
– Блядь… – я едва успел подхватить ее на руки.
Покрутился и зачем-то полез вместе с ней наружу через прорез в пологе.
И явился прямо пред глаза его величества Людовика, тринадцатого этого имени.
Король в плотном окружении охраны молча смотрел на меня. Рядом стоял его высокопреосвященство кардинал Ришелье и Гастон Орлеанский.
Ну и куча прочего народа.
«Все-таки четвертуют…» – обреченно подумал я.
Впрочем, на лице короля почему-то не просматривалось гнева или досады. А потом он и вовсе удивил, неожиданно поинтересовавшись:
– Где вепрь?
– Отпустите же меня… – сердито зашипела Анна Австрийская.
Я ее аккуратно поставил на землю, поклонился, но ответить не успел.
Королева гневным голоском сообщила:
– Пока ваша свита бегала от кабана, этот кавалер убил зверя и спас меня, ваше величество!
Король выслушал ее, перевел взгляд на меня, едва заметно кивнул и потопал в полузаваленный шатер смотреть на вепря.
Вот так взял и потопал. За ним повалили остальные. К королеве подлетели дамы и тоже ее увели.
Со мной остался только Артемон дю Марбо.
Он склонился к моему уху и очень тактично шепнул.
– Антуан, у вас… как бы это сказать… немного не в порядке с нарядом, в частности…
Я машинально лапнул себя за задницу и обнаружил, что штаны порваны, мало того, весь зад в крови.
Саншо хрюкнул, даваясь смехом.
– А надо мной смеялись, ваша милость…
– Иди в задницу, скотина, – зло ругнулся я. – Черт…
– Антуан! – к нам рысью подбежал Гастон Орлеанский. – Вот это была потеха! Что с вами?
И тоже счастливо заржал.
Пришлось переться в одну из уцелевших палаток и ждать, пока Саншо зашьет дыру на штанах. Сама жопа почти не пострадала, обошлось неглубокой ссадиной. Правда, хоть убей, я так и не понял, когда ее получил. К кабану вроде тылом не поворачивался.
А потом пришел какой-то чин из королевской свиты и чопорно сообщил, что мне предписано королем вернуться домой и смиренно ожидать своей участи.
Покидать Париж запретили.
Уже по пути домой, я кратко пересказал Саншо случившееся.
– Матерь божья! – баск быстро перекрестился. – Что, правда, прямо под юбки?
– Угу… – я страдальчески вздохнул, поудобней умащивая раненое седалище в седле. – Если королева расскажет… в общем, беги, мой друг, беги. Иначе и тебя четвертуют…
– Никогда, ваша милость! – баск помотал башкой. – С вами до конца! Господь не выдаст, может и обойдется… – он немного помедлил и шепотом поинтересовался.
– И как она?
– Кто? – я недоуменно на него уставился.
– Ну… – баск расплылся в улыбке. – Ну… эта… королевская… ну… вы поняли…
Я немного подумал и честно признался:
– Ничего особенного. Видал и лучше.
– Эх! – баск мечтательно прищурился. – Хоть бы одним глазочком глянуть и можно на плаху. К слову, ваша милость… – он сделал загадочную паузу.
– Говори уже.
– Я видел, как с теми мальцами… словом, перед тем как эти щенки открыли клетку, я видел, как с ними разговаривал один дворянин и показывал на кабана. Он мне сразу не понравился.
– Как выглядел? – я сразу насторожился. – Мальцов тоже опиши, я не запомнил их…
Когда баск все подробно рассказал, я понял, что вепря отпустили далеко не спроста.
Вот только кто это сделал и зачем, пока оставалось неизвестным…
Наваррец
Париж встретил нас приветливо, как родных: вонью и грязью. Я уже начал привыкать к этому новому старому городу, который так любил в прошлой жизни. Парижане XVII столетия сильно отличались от своих согорожан, живущих на четыреста лет позже.
Крестьяне одевались в дешевую одежду, преимущественно темных цветов: сорочка, куртка, штаны, чулки, да грубые башмаки. Горожане и буржуа одевались примерно так же, не забывая брать с собой накидку с капюшоном. Женщины носили юбки и корсажи, реже платья.
В своем гардеробе обычные люди имели столь мало вещей, что по костюму легко можно было определить провинцию, из которой явился тот или иной человек. В чем приехал пару лет назад – в том и ходит до сих пор.
Я ехал по улицам и привычно морщился. Кажется, я никогда не привыкну к этому отвратительному гнилостному духу, пропитавшему город.
Все встречные дети выглядели, как капустные кочаны, в многослойных старых одеждах, которые они донашивали за старшими, мальчиков до пяти лет вообще одевали в платьица, как девочек, и только становясь старше, их начинали одевать как взрослых.
Разумеется, ни одного негра я тут не видел. Белые лица, в основном без особых признаков интеллекта. Обычные буржуа и крестьяне: хитрые, в меру своего разумения, жадные до крайности – простые людишки, коих достаточно в любом времени, в любой эпохе.
Въехали мы в город через западные ворота, помимо меня и барона, с нами следовали еще двое – та самая охрана, которая, в случае неприятностей, должна была меня прикончить. По крайней мере, так поступил бы я сам в своем времени в подобной ситуации, и, сомневаюсь, что за четыреста лет что-то принципиально могло поменяться.
Пока добирались до города, с бароном мы не разговаривали. Все вопросы обсудили еще с вечера. Де Пьемон сказал мне, каким вымышленным именем назваться, если вдруг попаду в лапы гвардейцев. Впрочем, шансы нарваться на столь дотошный патруль были малы. Меня в лицо знали единицы, и никто не стал бы интересоваться одним из спутников де Пьемона. Барон же – личность куда более известная, но вряд ли его искали слуги кардинала, ведь и он, и его люди при нападении на суд были в масках. С другой стороны, недооценивать противника было бы ошибкой, поэтому оставалась вероятность, что кардиналу уже известно, кто именно похитил меня из зала суда. В таком случае, путешествовать с бароном представляет большую опасность, чем ехать одному. Но выбора у меня не было.
С герцогиней прошлой ночью я не виделся, она не удостоила меня своим визитом. Или решила, что я уже под властью ее чар и не опасен, или же ее любопытство было полностью удовлетворено, и более интереса я для нее не представлял. У дам этого века нравы были весьма фривольные.
