Шрифт:
Закладка:
Главный явился всего за полчаса до заката, ревущий алый фонтан ненависти и ярости. От его визга закладывало уши. И пламя его бушевало с неестественной яркостью.
Но под солнцем это ничего не значило. Джек такое уже видел. Он приблизился настолько, что сумел распознать монстра, знавшего имя, и спокойно всадил стрелу в его горящую грудь. Самый обыкновенный выстрел. И финал для монстра.
– Ворон, когда ты станешь вампиром… – успела произнести тварь.
Джек понаблюдал за тем, как монстр превратился в кучку пепла, и прошептал:
– Мой мелкий божок, не сегодня.
Он постоял над пеплом, выкурил сигарету. А когда наконец пошел к Команде, оживленно общающейся с шерифом и его народом, то молотом шарахнуло понимание.
А ведь, черт возьми, сегодня было на волосок. И зачем было вообще идти внутрь? Ведь все могли погибнуть. Чего он, Джек Ворон, пытался добиться?
Сегодня исполнилось три года, три месяца и еще пригоршня дней этого безумия.
Вот же дерьмо.
Слава Богу, Феликс может стрелять…
На Даветт была блузка цвета хаки, юбка цвета хаки и голубой шейный платок, найденный где-то Аннабель. Он так здорово оттенял соломенные волосы и теплую золотистую кожу. Феликс просто не мог на нее смотреть.
Он боялся того, что может сказать ей.
Он боялся того, что может сделать с ней.
Но больше всего, конечно, он боялся вампиров. Неважно, что она прибилась к Команде совсем недавно. Неважно то, что формально она – репортер, старающийся собрать материал. Все это давно забыто. Она – часть Команды как пить дать. А Команда – это семья.
Он боялся того, что может сделать ради нее.
И вот спустя девять часов после начала такой нетипичной для Команды победной вечеринки, он одиноко сидел в кресле в дальнем углу того, что считалось номером люкс в дешевом мотеле, найденном женщинами Команды, пил и непрерывно курил.
Джек Ворон ошибся.
Какая тут сделка, с такими-то делами? Так играть нельзя.
По крайней мере, с ним, Феликсом.
Да шли бы они!
Конечно, это заметили все. Да и как тут не заметить?
Их любимый стрелок не вылезает из кресла, непрерывно курит и пьет как не в себя. И такой мрачный, что прямо веет злобой.
И это его кресло в углу, и весь угол – будто длинный коридор в темноту.
Рано или поздно, тут дела обернутся очень нехорошо. Оно к тому шло с последней кучи пепла у руин тюрьмы.
Феликс поехал вместе с Котом на рандеву с женщинами в трейлерный парк. Стрелок ехал молча, если Кот заговаривал – не отвечал. Наконец Кот повернулся и посмотрел, в чем дело. Может, расслабление от облегчения? Может, шок? Ступор от пережитого ужаса?
А – нет. Черт возьми, он же в бешенстве!
Феликс на секунду уставился на Кота совершенно мертвым взглядом, затем перелез на заднее сиденье и валялся там до мотеля.
Даже Аннабель, привыкшую к бесконечному ожиданию, на этот раз особо проняло. Она и плакала от счастья надрывней и радостней, и обнимала крепче, и голос звучал пронзительней. А Даветт прямо засветилась, когда увидела всех живыми и здоровыми. Она вслед за Аннабель обнимала и целовала всех, и свирепо покраснела, когда Кот, лукаво ухмыльнувшись, не выпустил из объятий и устроил долгий чувственный поцелуй.
А Феликс не обнимался. Он встал в сторонке, сухо кивнул женщинам, попросил ключ от комнаты и что-то пробормотал про необходимость прямо сейчас принять душ. Ключ он получил, но затем случился неловкий момент. Отец Адам объявил, что сейчас же надо провести особую службу, пока все еще достаточно трезвы, чтобы молиться, ха-ха. Феликс тоже молился, но то, как он стоял на коленях, покачивался, молился… от него прямо несло страхом и злобой. Ко времени, когда священник смог поспешно закончить службу, все уже были на нервах.
В дверь постучали. Шериф Хаттай, Кирк и еще несколько помощников явились немножко отметить. Джек достал бокалы и специальный шнапс и посвятил новоприбывших в фирменный тост Команды.
– Выпьем за великих, – начал Джек.
– Нас осталось чертовски мало! – хором завершили остальные, залпом выпили шнапс, рассмеялись и попросили добавки.
Все, кроме Феликса. Он ушел к себе и прихватил бутылку виски.
Вечеринка продолжилась без него. Женщины лихорадочно пытались соорудить достаточно закуски, чтобы не дать Команде бесповоротно опьянеть и чтобы Аннабель смогла заняться гипнотическим отчетом после праздника. Но дело выглядело сомнительным. Даже для Команды, пили чересчур. Шериф быстро распрощался и ушел. На его позднее явление к тюрьме была веская причина, и она еще не потеряла вескость. Шерифа ждала работа. Он криво улыбнулся Кирку и оставил лучшего помощника пировать – чего, в общем, все и ожидали.
Они резво повеселились еще немного. О Феликсе никто не вспоминал. Когда приготовили еду и объявили о том, он крикнул из-за двери, что не голоден. И тогда никто не сказал и слова.
Но все заметили неладное – кроме Джека Ворона. Кот подумал, что тот просто отказывается признать очевидное или уж очень запал на чудесного снайпера и плюет на все несообразности. Пока все ели, Джек примостился на раковину и, как эпичный профи-сказитель, расписал в деталях чудесные подвиги стрелка. Карл не участвовал в драке, женщины ожидали в трейлерном парке, и все трое жадно слушали каждое слово: и про бабу-вампира, пробитую стрелами, визжащую и несущуюся из темноты, и фантастически проворную стрельбу Феликса, и про то, как главная тварь вылетела из лифта и лениво пошла к команде, про то, как поймала выпущенную в упор арбалетную стрелу, посмотрела на Феликса и предупредила насчет пистолета.
– А Феликс все равно выстрелил? – спросил Карл.
Джек отхлебнул вина и кивнул.
– Трижды. И дважды попал. А потом тварь кинулась, так, что не уловить глазом, и схватила пистолет.
– И раздавила? Правда? – поразилась Аннабель.
– Одной рукой. И как раз тогда Карл открыл дверь, и тварь на мгновение повернулась к солнцу. А когда развернулась назад, Феликс уже достал левой рукой второй пистолет и засадил пулю прямо в чертов центр лба.
Джек умолк, закурил.
– Я думаю, если бы не эта пуля, монстр прикончил бы парочку из нас. Черт возьми, он бы успел попросту мимоходом, удирая от света. Но не с серебряной пулей в голове. Карл, наш стрелок, – это лучшее из лучшего. Больше и желать нечего.
И Даветт не желала лучшего. Она сидела и плакала от нечаянного счастья в повисшей тишине. Даветт не могла объяснить, отчего ей так хорошо, отчего надежда и счастье, как не могла объяснить, почему Феликс будто тисками сжал ее сердце и невозможно не думать о нем, невозможно уйти.
Оттого, что он такой чудесный и все у него получилось – нормально думать так о нем и не мочь не думать. И даже его злая грубость – это тоже нормально.