золотисто-медные глаза, поэтому смотрела на кроликов.

Один из них, заметив женщин, осторожно приблизился. Усевшись рядом, зверёк принялся умываться, старательно разглаживая лапками длинные уши и натирая серую мордочку.

— Ты боишься стать той, с кем боролась, — произнесла Ишчель Маяуэль, заключив руки Дженны в свои. — Ты верно боишься. Ибо начало болезни кроется в корнях всякого растения — в корнях, оторванных от Источника любви. Знание о любви Единый передаёт всякому человеку через его родителей. Сам Он является нашим великим Родителем, — она помедлила, сжав дрогнувшие ладони девушки. — Но ты должна понять, что верно и обратное. Потому не печалься, дитя, рождённое из чужого яйца; чудесный цветок, вырванный из родной почвы…

Кролик перестал умываться и уставился на Дженну, принюхиваясь и умилительно шевеля носом. Чародейке захотелось погладить зверька.

— Не познав материнской любви и заботы, ты не знаешь, как любить себя, — прошептала хранительница. — Не ощутив материнской силы, ты не понимаешь, что такое — быть женщиной. Но это не значит, что ты не умеешь любить… Единый благословил тебя огромным сердцем! Я вижу в нём красивый мир. Но в этом мире нет тебя…

Кролики играли. Они были такими маленькими, пушистыми и… необычайно хрупкими.

— Впусти себя в собственное сердце, Дженна… Полюби себя, как мать любит дочь. Только так ты познаешь, что значит быть женщиной. Полюби себя, как Создатель любит детей своих — такими, какие они есть.

Девушка зло стиснула зубы, не отрывая взгляда от кроликов. Разве можно, не познав любви матери, полюбить себя, как мать? И уж тем более так, как любит Единый?

О каком мире и большом сердце говорит хранительница? Дженна даже кроликов любить не умеет. Вот сейчас она любуется ими, а ещё недавно ловила, сдирала шкурки и жарила на костре. Разве ж это любовь?

— Радужная богиня Тона̀н, которой я служу, покровительствует девам и матерям, — проговорила Ишчель Маяуэль. — Но если бы она не любила убивать их, ох и тяжело бы ей пришлось… — наклонившись, она поцеловала чародейку и долго не отрывала губ от её разгорячённого лба. — Я чувствую, ты знаешь, что такое смерть… Ты видела её в разных обличьях, отвратительных, ужасных… Ты убивала и сама стояла на пороге. И ты думаешь, что жизнь менее ужасна… — жрица усмехнулась. — Но рождение столь же страшно, сколь может быть прекрасна смерть. Даже для таких, как мы, рождение может оказаться куда болезненнее гибели… Знаешь ли ты, сколько женщин погибает при родах? Слышала ли ты, как кричат и стонут роженицы? Видела ли ты, сколько крови выходит из них вместе с новой жизнью, с долгожданным ребёнком?

Дженна затаила дыхание. Однажды она слышала, как кричит роженица. Ни одна жертва сумеречных лис не кричала с такой отчаянной безысходностью.

— Но в этом нет зла, ибо это естественный процесс круговорота жизни и смерти, — продолжала жрица. — Всякий раз невинная дева, становясь женщиной, приносит богине кровавую жертву на острие мужского копья. Женщина обретает счастье материнства в крови и немыслимых мучениях. Счастье и страдания неразрывно связаны… Приняв это, ты узнаешь, что значит быть женщиной.

Высвободив одну руку, Дженна протянула её к кролику. Тот, недолго думая, доверчиво уткнулся мордочкой в её ладошку.

— Богиня говорит, что ты пришла в наш мир из яйца, — повторила медноглазая Ишчель Маяуэль. — Ты проделала немалый путь, но путешествие твоё далеко от завершения. Чтобы стать хранительницей, тебе предстоит немало потрудиться. Ты была лишена материнской любви, поэтому должна стать матерью самой себе. Ты должна подарить себе жизнь, как бы мучительно это не было.

Кролик вздрогнул и упал на траву. Дженна отдёрнула руку.

— Но чтобы родиться, сперва нужно умереть… — последнее, что услышала она перед тем, как погрузиться во тьму. — Всё едино: счастье и страдания, сила и слабость, смерть и любовь…

* * *

Она была готова ко всему. Но нет, она не умерла, как ожидала. Однако она вновь оказалась в пустоте. Это была пустота коридоров и комнат, составляющих башню. Одну из бесчисленных башен, укрытых серым куполом — «яйцом», из которого она «вылупилась», сбежав в другой мир.

Дженна подошла к окну и взглянула на небо, вновь подумывая о красках, но… Внезапно она ощутила тёплое прикосновение на запястье, а по куполу как будто пробежал солнечный зайчик. Небо вытянулось, выпрямилось, сделавшись из полукруга ровной плоскостью.

Перед девушкой вознёсся неприступный ряд скал. Низкие облака над ними отливали сталью. Резкий ветер рвался, как обезумев, то с севера, то с юга, принося странный неприятный запах.

Обернувшись назад, Дженна увидела голые камни, а в самом низу, у кромки леса — монастырь. И от него, перебираясь через валуны, спешно поднималась женская фигура в синем плаще монахини.

Когда она приблизилась, стало ясно, что это не совсем обычная монахиня. Руки и ноги её покрывали ссадины и грязь, когда-то светлые одежды под плащом превратились в лохмотья. Лицо и тёмные волосы девушки были так сильно перемазаны кровью, будто та умывалась ею.

Остановившись неподалёку от Дженны, незнакомка оглядела скалы.

— И здесь не пройти, — она скривилась в улыбке.

Чародейка заметила, что зубы девушки тоже выпачканы кровью. Она вновь обернулась к монастырю, оглушённая смутной догадкой. И в тот же миг монастырь вдруг сделался близким. Дженна оказалась на площади, покрытой разбросанной соломой и… телами монахинь.

Очнулась она от собственного крика. Монастыря не было. На небе сияло солнце. Пели птицы, стрекотали насекомые. Жаркий день стоял в самом разгаре.

Дженна подняла голову и огляделась. Поляна была пуста, если не считать кроликов и Дэрея Сола. Внимание мужчины было устремлено на звериные тушки, неподвижно лежащие среди травы. Он повернул к ней лицо, и чародейка увидела, что в его голубых глазах застыло отчаянье.

— Если хочешь знать, ты не дышала всё это время, — процедил Дэрей Сол каким-то чужим, надломленным голосом. — И я ничего не мог с этим поделать! Ничего… Вот сидел здесь и думал, как мне теперь поступить… с Маяуэль и… с собой! — его кулаки сжались. — Ты воспользовалась моим чувством вины, чтобы уговорить привести тебя к ней… Я не хотел… — он указал глазами на кроликов. — Я знал, чем всё обернётся! Добурцы торгуют людьми и приносят своим богам человеческие жертвы… Маяуэль признала тебя одной из нас и вместо тебя забрала жизни зверей… Но что если бы ты оказалась чуть больше человеком и чуть меньше хранительницей? Что если бы ты не вынесла её поцелуя?

— Сол, — рассеянно пролепетала Дженна. Она пододвинулась ближе к жрецу и обняла его плечи, уткнувшись лицом в рыжие волосы. — Прости меня, пожалуйста… брат.

Мужчина вздохнул и прижал