«Хотя в настоящее время языкознание большею частью не в состоянии уследить за тем, каким образом первоначальная техника мысли, условленная языком, сказывается в сложных произведениях мысли; но тем не менее стоит прочно то положение, что эта техника гораздо важнее для совершенства и качества произведения мысли, чем, например, приемы, орудия и материалы рисования, живописи, гравюры для произведения этих искусств. Эта техника, знаем ли мы об этом или нет, непременно сказывается во всем, чтобы мысль ни создала через посредство языка» (с. 193). Потебня рассматривает языки как глубоко различные системы приемов мышления, присущих этническим общностям. Язык приводит к формированию психологической общности народа: «каждая мелочь в устройстве языка должна давать без нашего ведома свои особые комбинации элементов мысли. Влияние всякой мелочи языка на мысль в своем роде единственно и ничем незаменимо» (с. 194).

Язык дает систему изображения мыслей и сообщения их. «Мы можем сказать, что говорящие на одном языке при помощи данного слова рассматривают различные в каждом из них содержания этого слова под одним углом, с одной и той же точки. При переводе на другой язык процесс усложняется, ибо здесь не только содержание, но и представления различны» (с. 198). При росте общения людей «особость» народа в психологическом смысле увеличивается даже в том случае, если внутреннее и внешнее общение усиливается в равной степени. В том же случае, если внутреннее общение увеличивается в большей мере, своеобразие растет во все большей прогрессии, так как «народу с каждым годом труднее выйти из колеи, прорываемой для него своим языком, именно настолько, насколько углубляется эта колея» (с. 203).

Традиции народа заключены главным образом в языке. Как только ребенок овладел языком, он приобрел эти традиции. «Случаи полнейшей денационализации могут быть наблюдаемы только в жизни отдельных личностей, еще не говорящими перенесенных в среду другого народа. В таких случаях жизнь предков такой личности вносится в ее собственное развитие лишь в виде физиологических следов и задатков душевной жизни. В применении к целым народностям, необходимо состоящим из лиц разных возрастов, такие случаи невозможны» (там же).

Поскольку в языке Потебня видит главный социально-психологический фактор, объединяющий общность людей в народность, то утрату языка он рассматривает как денационализацию. Если дети воспитываются вне семьи и получают образование в школе, которая не пользуется языком учеников, то они попадают в неблагоприятные условия по сравнению с другими детьми. Им надо заново создавать огромные дошкольные запасы мысли, заново создавать формы сознания уже на новом языке. «При подобной ломке неизбежно на месте вытесняемых форм сознания воцаряется мерзость запустения и занимает это место до тех пор, пока вытесняющий язык не станет своим и вместе с тем не приноровится к новому народу. Люди, по правилу, добровольно не отказываются от своего языка между прочим в силу бессознательного страха перед опустошением сознания» (с. 204).

Интересно то заключение, к которому приходит ученый в вопросе о взаимодействии народов как определенных социальных общностей и связанными с этим процессом психологическими изменениями. «Можно думать, что особенность и своеобразность народов существует не наперекор их взаимному влиянию, а так, что возбуждение со стороны, меньшее того, какое получается извнутри, является одним из главных условий, благоприятствующих развитию народа» (с. 206).

Потебня утверждает психологическую, а не социальную основу этнической общности и различает народность и национальность. «Народность с точки зрения языка есть понятие отличное от так называемой „идеи национальности“. Тем не менее эти понятия настолько связаны друг с другом, что требуют тщательного разграничения», — пишет он (с. 209). Понятие народности определяется языком. Идея же национальности родилась в начала XIX в. — это следствие известных условий народной жизни.

Деятельность А. А. Потебни в области русского народоведения, а она заключалась в исследовании языка и области народной психологии, была отмечена присуждением ему Русским географическим обществом в 1891 г. высшей награды — золотой медали.

Заявив о своем возникновении, этническая психология прежде всего столкнулась с трудностью самоопределения: обнаруживалась сложность в установлении границ со смежными науками, поскольку выяснилась необходимость включения в нее ряда проблем, уже входящих в другие науки. Проблемы социальной психологии, сохраняя свои характеристики в отношении таких социальных общностей, как народ, нация, приобретали, вернее, включали круг специальных вопросов, для которых надо было выделить подлежащий изучению социально — психологический аспект.

Место народной или этнической психологии среди других наук продолжало оставаться неопределенным и в первые десятилетия нового века. Скорее, это была дисциплина, тяготеющая к этнографии и языкознанию, чем к социальной психологии, которая, в свою очередь, только еще нащупывала свои пути.

Некоторые положения А. А. Потебни попытался развить Д. Н. Овсянико-Куликовский. Он, утверждая в литературоведении психологический метод, сочетал позитивистские воззрения с принципами интроспективной психологии. К этому добавлялось возникшее под влиянием легального марксизма желание внести в исследуемые вопросы социальный аспект. В соединении психологического метода с социологическим анализом у Овсянико-Куликовского складывается представление об общественной психологии как одном из факторов историко-литературного процесса. Он вводит в литературно-художественное исследование понятие «общественно-психологические типы», рождаемые общественными отношениями.

Следуя воззрениям Потебни, Овсянико-Куликовский обращается к этнической психологии, сосредоточиваясь на психологии национальности. Такой поворот понятен, если учесть, что в капиталистической России начала XX в. национальная проблема становится предметом обсуждения. В работе «Психология национальности», вышедшей посмертно в 1922 г., Овсянико-Куликовский изложил взгляды, характерные для русской буржуазной науки предреволюционных лет. Взгляды эти свидетельствуют о том, какую идеологическую нагрузку несла психология в то время, когда с ее помощью проблемы, связанные с революционным движением, политически острые, переводились в иное русло, подменялись областью психологии, а в ней — природной предназначенностью. Как буржуазная профессура выполняла эту задачу, можно проследить в указанной работе. Овсянико-Куликовский был далек от того, чтобы рассматривать исторически вопрос о нациях и связывать их возникновение с общественным развитием. Он полагал, что нации определяются психическими особенностями людей. Предлагая теорию психологии национального уклада, Овсянико-Куликовский в ее состав вводил психологию мышления народа и его умственного творчества. В этом он был близок к своему учителю Потебне.

Овсянико-Куликовский национальную основу мышления и действования усматривал в «бессознательной сфере психики», разумея под этим тот факт, что человек не сознает собственные психические процессы, как, например, процесс мышления, а осознает содержание мысли, содержание представлений, понятий, образов. Сами же процессы связаны с функционированием речи, и тут-то проявляется национальная окраска психологии мысли. «В национальном языке, в его звуковой форме, словаре и грамматическом строе выражается национальная психология, мышление, и только „по прямому проводу“ языка мы имеем возможность проникать в ее тайники» (Овсянико-Куликовский,