Женщина также рассказала, что Жан Пингар – один из двоих задержанных, тот который выше ростом. Другой же, несчастный Пьер, всего лишь является слугой, и не имеет никакого отношения к делам клуба. Она клялась, что их не за что арестовывать, и она готова предоставить полиции любую информацию, которую они только попросят.

– Как я и предполагал, – сказал мне Хьюитт, – у этого парня сдали нервы от ужаса и стресса, в результате чего он и получил афазию. Думаю, я упоминал прежде в разговоре с тобой, Бретт, что единственное, что бедняга мог произнести, было: «Je le nie!». Теперь он произносит это просто механически, даже не понимая смысла. Пойдем, тут нам больше нечего делать. Но подожди минутку.

Снаружи послышались шаги. Свет погасили, полицейский подошел к двери и открыл ее, как только прозвенел звонок. Один за другим вошли трое мужчин, дверь за ними сразу закрылась, и их немедленно арестовали. Мы спокойно покинули здание.

На следующее утро из газет мы узнали, что вчера в клубе Бакунина произошел самый крупный арест анархистов в Англии. Все задержанные помещены в камеры и на них надеты кандалы.

* * *

Мы отправились в ресторан «Лузатти», и за ужином Хьюитт представил в мое полное распоряжение все факты этого дела. Их я и изложил выше в этом рассказе.

– Но, – сказал я, – что насчет тех непонятных рисунков, которые, как ты говоришь, Жерар сделал в полицейском участке? Могу ли я посмотреть на них?

Хьюитт повернулся туда, где висело его пальто, и вынул из кармана несколько листов.

– Большинство из них, – сказал он, – вообще ничего не значат. Это то, что он написал вначале, – продолжал он, подавая мне первый из двух бумажных листов, которые были представлены в начале этого рассказа, – посмотри, здесь он начал механически писать слово «monsieur», что означает «месье». Это обычное начало письма. Но наш бедняга смог вывести правильно только три буквы, дальше мы не можем разобрать окончания, так как на листе – просто каракули. Он пытался написать что-то снова и снова, у него даже получилось нечто очень похожее на «que»[28], но смысла я так и не смог уловить.

Затем Хьюитт протянул мне второй лист бумаги.

– Эти рисунки, – сказал он, – позволили мне понять больше. Учитывая наши дневные приключения сможешь ли ты расшифровать, что же парень хотел этим сказать? Могу дать подсказку: в верхнем левом углу – просто набросок каминных часов на полке из полицейского участка.

Я пристально смотрел на бумагу, но ничего не мог понять.

– Я вижу только подковообразные часы, – сдался я, – и своего рода вторую, безуспешную попытку нарисовать их снова. Потом этот парень пытался точками обозначить силуэт подковы, но потом зачеркнул свой эскиз несколькими взмахами руки. Вот тут он пытался изобразить что-то наподобие воздушного змея или шара на веревке. Потом я вижу… что это… шотландский горец в килте? Ну, признаюсь, я не могу уловить смысла. Мартин, раскрой же, что именно обозначают эти наброски.

– Сейчас я объясню и это, и то что натолкнуло меня на мысль, где искать разгадку. Выслушав дежурного инспектора, я решил, что француз стал жертвой какой-то странной ситуации, возможно криминального характера, что меня и заинтересовало. Для меня было важно понять, почему он в один момент боялся хлеба, а в другой – жадно его ел. Когда я увидел парня, то почувствовал полную уверенность, что юноша не является сумасшедшим в обычном смысле этого слова, несмотря на заключение инспектора. Насколько я мог судить, это был случай афазии.

Затем, пока врач осматривал парня, я побеседовал с констеблем, который нашел Жерара на улице. Он подробно рассказал мне об инциденте с хлебом. Таким образом, мне стало понятно, что этот человек боялся хлеба только тогда, когда он был в форме буханки. Нарезной хлеб не вызывал у юноши ни беспокойства, ни страха. Это был очень важный момент. Я попросил полицейского найти еще одну буханку хлеба и незаметно поставить ее рядом с французом, когда его внимание будет отвлечено. Тем временем врач подтвердим мои подозрения относительно афазии. Жерар почувствовал себя более комфортно и был уверен, что он среди друзей, и ему нечего бояться, так что, когда он, наконец, увидел буханку у своего локтя, он не был так сильно напуган, а только очень обеспокоен. Это было еще любопытнее. Я немного подумал, прежде чем принять теорию бомбы как наиболее вероятную.

Врач ушел, и я решил дать этому человеку еще один шанс с ручкой и бумагой. Я был вполне уверен – если ему разрешить рисовать, что ему заблагорассудится, то рано или поздно он сделает что-то, что по­даст ключ к разгадке. После всех бесполез­ных каракулей, которые вы видели, он начал ри­совать сначала голову человека, затем стул – именно то, что он мог случайно уви­деть в комнате. Вскоре он взял лист бумаги, который я уже показывал и начал рисовать часы, затем перешел к другим вещам, все это просто наброски. Когда он сделал последний из эскизов, что-то снова испугало его. Я схватил бумагу и внимательно ее изучил. Смотри. Не обращай внимания на часы, которые были просто наброском того, что было перед ним, а взгляни на три следующих рисунка. Что это такое? Подкова, воздушный шар и горец. А теперь не мог бы ты вспомнить такое место, где можно видеть все это именно в таком порядке?

Ничего не приходило мне в голову, и я в этом признался.

– Ну, давай же, подумай! – сказал Хьюитт, – Тоттенхэм-корт-роуд! – дал он мне подсказку.

– Конечно, – осенило меня, – как я раньше не догадался. Отель «Подкова» с вывеской снаружи. На полпути от него есть большой магазин игрушек и модных вещей, у них воздушный шар прикреплен к крыше в качестве рекламы. А еще там есть магазин, где продают табак. У дверей стоит деревянная фигура шотландского горца. Он выполнен в натуральную величину.

– Ты прав. Меня сразу поразило это любопытное совпадение. Вот эти три наброска предметов, и именно в том порядке, как их можно встретить, поднимаясь с Оксфорд-стрит. Я обратил внимание на точечную подкову. Ты же помнишь, что ночью вывеска гостиницы подсвечивается двумя рядами газовых фонарей? Когда эта мысль озарила меня, я понял, что, нашел ключ к разгадке. Очевидно, что этот человек, механически зарисовывал, все что часто видел. Толчком послужили часы в участке. На