который продолжал верить, что поэзия – это губка. Письма его многословны, как у молодого Бакунина с друзьями: чем больше он чувствовал себя равнодушным, тем больше старался быть деликатным. См. ВАТА.

БОЛЬШЕВИКИ не исправили Россию за 70 лет, а христианство – за 1000.

БОСТРОГ. «На кафтан или зипун надевали ферязь или терлик, а поверх того охабень или бострог. Самоеды на липты (исподние самоедские сапоги или чулки, пыжиковые, шерстью внутрь) надевают пимы, а на пимы – топаки, род кенег» (А. Терещенко. Быт рус. народа).

БУЛГАКОВ. Из письма К.: «Я нашла в Булгакове точное описание булгаковедения. В «Роковых яйцах» в «красной полосе» шла борьба за существование. «Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны». Поэтому постараюсь больше о Булгакове не писать».

Когда-то при мне сравнивали Булгакова и Мандельштама. «Непохожи, – сказал Вяч. Вс. Иванов, – Мандельштам мог принять революцию, но не мог Сталина, а Булгаков мог принять Сталина, но не революцию». Это натяжка, но любопытная: оба кончили жизнь произведениями о Сталине, но у Мандельштама «сталинская ода» получилась очень хорошим и сильным стихотворением (Бродский прямо говорит: гениальным), а у Булгакова «Батум», кажется, посредственная пьеса (говорю «кажется», потому что раскрывал, но не читал). Мандельштам сумел уверить себя, что Сталин и революция – одно, а революцию он, действительно, принял. Пожалуй, про себя я чаще сравниваю Булгакова не с Мандельштамом, а с Платоновым. Стиль Булгакова я люблю больше, но душевно Платонов мне ближе. Революция ужасна у обоих, но Платонов не ненавидит ее оголтелых героев, а жалеет их; а Булгаков ненавидит, и ненавидит со вкусом и наслаждением. А я не люблю тех, кто упивается ненавистью. От этого бывает очень дурная инерция бесконечного взаимоистребления. К сожалению, если стиль Булгакова переводить трудно, то стиль Платонова, вероятно, невозможно, поэтому читать и знать его будут меньше, чем Булгакова.

БУЛГАРИН. У Фейхтвангера в каждом романе есть отрицательный персонаж с квакающим голосом, у Тынянова – брызгающий слюной. Я спросил Л. Я. Гинзбург, нет ли сведений, с кого он списывал Булгарина. Она ответила: «Были разговоры о том, что Т. изобразил Оксмана, с которым дружил. Очевидно, подразумевалось соотношение: Грибоедов – Булгарин… Не достоверность, а сплетня 1920-х гг.; впрочем, на Юр. Ник. это похоже» (письмо 25.6.1986).

БУРИМЕ. Банальные рифмы в традиционалистических культурах должны были цениться: нужно было уложить хвалу императрице не только в ритм и рифмы, а в рифмы на такие-то слова. Культура как буриме. Н. Заболоцкий иронизировал над переводчиком, который мог уложить в любовь – кровь – морковь решительно любое содержание, – «самое удивительное, что это печатали». Этот переводчик был запоздалым героем предшествующих эпох.

БЫ. У С. Кржижановского есть рассказ об артиллеристе, среди гражданской войны остановившем татар при Калке. Жаль, что там нет продолжения: как Россия, получив в подарок 700 свободных лет, путалась в них, чтобы в конце концов уткнуться в ту же революцию и гражданскую войну. На такую тему была пьеса Фриша под названием «Биография».

БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ. С. Третьяков в бесконечной езде агитирует попутчика, немецкого коммерсанта: «Я кончаю призывом: “Германия, даешь Октябрь!” Он растроган и задает мне в лоб последний вопрос: “Что бы вы сделали в Германии на моем месте?” И я отвечаю, не колеблясь: “То же, что и вы, ибо бытие определяет сознание”» (Москва – Пекин, «Леф», 1925).

БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ. Моя жизнь от моих намерений отличается так же, как советская жизнь от идеалов революции.

БЫТЬ. Когда Иван Грозный отменял опричнину, он прежде всего запретил упоминать, что она была: за упоминание – батоги (Штаден).

«ВАЖНО не то, что важно, а то, что неважно, да важно, – вот что важно» (слышано в детстве). Какая это риторическая фигура?

ВАТА. «Вашей мягкостью, как ватой, вы затыкаете наносимые вами раны» – Цветаева Пастернаку.

ВЕК. Старшеклассникам в канун 2000 г. задали сочинение на тему «Каких изменений я жду в XXI веке». Большинство написало: ничего серьезно не изменится, а в середине нового века опять будут строить коммунизм.

ВЕК. А. К. Толстой высказывал мысли XIX в. языком ХХ в. (лучшая его проза – в письмах жене, этой героине Достоевского, которую Тургенев называл гренадером в юбке), а Случевский – наоборот.

ВЕРА. «Не вера стоит на сомнении, а сомнение на вере», – сказали медику, исключая его из духовной семинарии.

«ВЕРНОСТЬ – это инстинкт самосохранения», – писала Цветаева Ланну. Верность себе – обычно это псевдоним инертности. Не будем делать из нее культа.

ВЕЧНЫЙ. Дневник Веселовского: «Рим никогда не дает того, чего ожидаешь, потому что дает больше: вечный город – потому ли, что долго живет, потому ли, что долго умирает».

ВИКТОРИНА. Французский психолог Сюрже пишет, что люди при разговоре получают 38 % информации из интонации, 55 % – из жестов и мимики, а откуда остальные 7 %? – из слов…

«ВИНА личности перед обществом за свое существование – это, может быть, и вина души перед телом за то, что мешает ему жить?» – «Жить?» – «Ну, мешает ему умирать, разлагаться».

ВЗГЛЯД. «Смотреть на вещи свежим взглядом – все равно что питать сознание сырой пищей».

ВОЗДУХ. «Россия – страна обширная, но не великая, у нас недостаточно даже воздуха для дыхания» (адм. Чичагов, «Рус. старина», 1886, № 2, с. 477).

Я не был близок с Ю. М. Лотманом, но однажды, когда мне было трудно жить, решил: спрошу его – может быть, он мне скажет какое-нибудь главное слово. Не удалось: поездка была короткая, а встречи многолюдные. Прощаясь, я сказал: «Хотелось кое о чем спросить, не получилось; может быть, в другой раз…». Он посмотрел на меня и сказал: «Знаете, нужнее всего верить самому себе. Вот когда на фронте ты идешь со взводом из окружения, а навстречу тебе целый полк так и валит в окружение, – очень трудно не повернуть и не пойти вместе со всеми». Я уехал, и потом оказалось, что именно это мне и нужно было услышать. Л. Н. Киселева сказала: «У Ю. М. все фронтовые эпизоды начинаются: “когда мы драпали…”».

ВОДКА не считалась напитком, поэтому ее предлагали не выпить, а откушать. Так кот в шварцевском «Драконе» говорит: молоко – это не питье, молоко – это еда.

ВОЗРАСТ у Н. уже тот, когда приходится считать раны и исковерканные надежды. Потребность в сочувствии, но такое самолюбие, при котором малейшая видимость сочувствия – уже оскорбление. Похоже на знаменитую кинематографическую задачу: очная ставка,