А «явление» кланяется, спрашивает:

— Жильцы вам не требуются?

Иордан Самсонович ударяет кулаком по столу:

— Как вы смели!

— Жильцы мои не даровые, — объясняет Нестеркина. — Они по тридцать рублей в месяц за угол платить будут.

И снова слабость к кредитным билетам подводит Иордана Самсоновича. Новоиспеченный домовладелец производит в уме несложное арифметическое действие и устанавливает, что в каждой его комнате имеется по четыре угла. «А что, если сдать курортникам не одну комнату, а две? — думал он. — Но почему две, а не три? А что, если сдать внаем весь дом, а самому с семьей переехать в предкухонную комнату?»

И вот Елизавета Кондратьевна Нестеркина перестает быть с этой минуты личностью с подмоченной репутацией и становится дорогим гостем Иордана Самсоновича. Он приглашает гостью за стол, наливает рюмку коньяку ей, рюмку себе, и договаривающиеся стороны приступают к заключению торговой сделки. Иордан Самсонович спорит о процентах, а сам нет-нет да вспоминает о дочке-комсомолке. Что он скажет ей?

И вот дочка-комсомолка возвращается после лекции домой, а здесь из каждого угла смотрят на нее квартиранты. У дочки навертываются на глаза слезы. Еще бы: уходила дочка утром в институт дочерью пенсионера, а возвратилась дочерью частного предпринимателя. Белла даже не знает, может ли она теперь состоять в комсомоле.

— Можешь, можешь, — успокаивает Беллу Иордан Самсонович и добавляет: — Вот если бы я держал квартирантов круглогодично, тогда другое дело. А я сдаю комнаты только летом, и не каким-то буржуям, а трудовым людям, курортникам, у которых в нашем городе ни родных, ни знакомых. А это уже не предпринимательство, а гостеприимство.

Так с этого дня и пошло. Все лето, а лето в Сухуми тянется большую часть года, дом по Дачному проезду № 11 выглядит шумным караван-сараем. И хотя квартиранты заселяют здесь уже и каждый угол и каждую щель, гостеприимство по-прежнему продолжает распирать Иордана Самсоновича. К бархатному сезону владелец караван-сарая решает открыть в своем доме столовую.

«А что, если в моей столовой не будет платного повара? — думает он. — Завтраки, обеды, ужины пусть готовит курортникам жена».

Правда, жена, Таисия Ивановна, человек немолодой, и ставить ее на целый день к горячей плите бессердечно. Однако борьба благородства с жадностью в душе мужа длится недолго. Штатная должность повара ликвидируется, и Иордан Самсонович записывает в приход семьдесят рублей, сэкономленных на зарплате.

Вслед за поваром ликвидируется и должность официантки.

— Сейчас лето, каникулы, — говорит Иордан Самсонович, — пусть столующихся обслуживает Белла.

Мать Беллы просит мужа пожалеть, не срамить дочь-студентку:

— Она невеста. А на курорт приезжают и озорные люди и распущенные. Иной норовит ущипнуть девушку. Иной заигрывает с ней.

Но Беллин папа теперь уже не поддается сантиментам. Он кричит жене:

— Довольно, хватит! — и записывает в приход тридцать рублей, сэкономленных на официантке.

Когда-то у Иордана Самсоновича была честь, гордость. Когда-то он думал о будущем своем, своей дочери. Ему хотелось быть лучше, добрее, хотелось отблагодарить свою страну за все, что она дала ему. Теперь о добрых делах Иордан Самсонович думает мало. Теперь он больше складывает, умножает, высчитывает проценты.

У Иордана Самсоновича в Дачном проезде много соседей. Это тоже застройщики. Не спекулянты, а трудовые люди: врачи, рабочие, педагоги, пенсионеры — гражданские и военные. Они тоже живут в собственных домах, построенных с помощью государственной ссуды. Но в том-то и разница — эти люди живут, а не наживаются. Этим людям совестно за соседа. С этим соседом уже не здороваются, его не приглашают в гости.

Прежде деньги были слабостью Иордана Самсоновича, теперь они стали целью его жизни. Этим летом Иордан Самсонович наживы ради решил распроститься даже с Нестеркиной:

— Зачем платить ей по пять рублей с каждого квартиранта, не лучше ли записывать и эти пятерки себе в доход?

Иордан Самсонович сам выходит теперь к приходу поездов на вокзал, сам вербует себе жильцов.

— Могу предложить угол в интеллигентном доме, с трехразовым питанием, — говорит он курортникам тихо, почти шепотом, так, чтобы не услышал фининспектор.

Дочка Белла плачет, просит:

— Папа, образумься, папа, стыдно!

А папа забыл слово «стыдно». Папа знает новое слово — «выгодно».

1959 г.

Пожалейте Марину

Весь день имя Георгия Константиновича Кублицкого не давало покоя работникам института. По поводу этого имени звонило изрядное число всяких ответственных работников министерства: завы, замзавы, начальники отделов. И все с одной просьбой:

— Не отправляйте Георгия Константиновича из Москвы. Он очень нужен нашему замминистра.

Наконец к вечеру запыхавшийся курьер принес в дирекцию института официальную бумагу от самого замминистра:

«Георгия Константиновича Кублицкого немедленно направить в наше распоряжение…»

Кто же такой Кублицкий? Может быть, Георгий Константинович прославленный академик, и замминистра ищет помощи и совета этого маститого ученого по вопросам производства? Да ничего подобного. У Кублицкого нет ни учености, ни маститости. Кублицкому всего двадцать один год, и товарищи по институту зовут его не Георгий Константинович, а много проще: одни Юрой, другие Жорой. Тогда, по-видимому, этот самый Юра-Жора учится в каком-нибудь железнодорожном институте и замминистра попросту спешит закрепить будущего специалиста за своим министерством? В том-то и дело, что нет. Г. К. Кублицкий учится в Московском юридическом институте, а это учебное заведение, как известно, готовит не железнодорожников, а судебно-прокурорских работников. Как ни странно, а именно этот контингент работников с недавних пор вдруг позарез понадобился разным московским учреждениям и организациям, весьма далеким от дел уголовных и следственных.

Дирекцию юридического института донимают звонками работники многих министерств. Будущих следователей и прокуроров стали с легкой руки разных завов и замзавов переквалифицировать не только в железнодорожников, но и в корректоров, живописцев, спортсменов. Директор «Углетехиздата» требует командировать к ним студента Крючкова, директор Московской скульптурно-художественной фабрики № 2 — студентку Круглову, председатель московского городского совета общества «Спартак» — студента Зарухина.

Почему будущие прокуроры должны становиться корректорами и футболистами?

На этот вопрос отвечает письмо, случайно попавшее в руки студентов и пересланное к нам в редакцию. Вот оно в его подлинном виде:

«Дорогой Петр Григорьевич (он же дядя Петя)! Пишет тебе «Планетарий» (он же дядя Костя). Поздравляю с наступающим праздником 1 Мая и желаю здоровья тебе и глубокоуважаемой твоей супруге Марии Васильевне… Как всегда бывает в таких случаях, я обращаюсь с великой просьбой: дщерь моя Марина завершила все экзамены последнего курса Московского юридического института. Марине 23 года. Она на хорошем счету в институте. Комсомолка. Общественница. Хорошо поет! (Где-то сядет?) Это меня и беспокоит. Вот-вот должно быть распределение, и ее любезно обещают за то, что она получала стипендию, послать куда-нибудь подальше… ну, например, на