Его руки стальными прутами сжимаются вокруг моей талии, нос с шумом тянет воздух.

Плечом ударяюсь о кабину, потому что Федю качнуло прямо на меня. Впиваюсь зубами в его нижнюю губу, прикусывая до его рычания, и рычу сама:

— Слышать ничего о ней не хочу!

Федя трогает языком губу, а я вырываюсь из его рук и выбегаю из лифта, как только открываются двери. Чертыхаясь, ловит меня, обхватив поперёк талии руками.

— Иди к ней сейчас! — Брыкаюсь, вертя ногами в воздухе. — И скажи, что у вас всё! Никакой свадьбы и детей!

Подтащив к двери, заламывает мне руку за спину, вжимая мою грудь в свою, и снова тянется к моим губам. И лицо у него такое, будто он пьяный!

— Ты меня слышишь? — взвизгиваю, пытаясь вывернуться из его хватки.

Ловит мой рот своим и обводит языком, а потом впивается в него, и я чувствую эрекцию у него в джинсах.

— Федя!

— Родился мужик, который будет указывать тебе, что делать… — хрипит, выхватывая из заднего кармана ключи от квартиры, и снова пытается поймать мой рот своим.

Уворачиваюсь от него и отскакиваю, как только открывает дверь в эту ужасную, кошмарно пафосную, приторно роскошную, огромную до неприличия квартиру, в которой он собирался жить с другой!

Не разуваясь, влетаю на кухню. Дёрнув первый попавшийся ящик, обнаруживаю там сушилку с посудой. Белые тарелки с золотой каймой. Скучно. Как и вся эта кухня. Я бы никогда так не оформила. Я люблю оранжевый!

— Уеду в Москву, обратно её сюда позовёшь?! — Схватив тарелку, резко разворачиваюсь я. — Всё для себя тут обустраивала?!

Немцев появляется следом. Бросает на столешницу ключи и, выгнув брови, смотрит на тарелку в моих руках.

— Мне не нравится! — размахнувшись, швыряю её на пол, но она не бьётся, а с громким звуком скачет по полу.

Твою мать! Небьющаяся посуда?

Хватаю ещё одну, отправляя следом. Та же история.

— Технику тоже будешь колошматить? — провожает тарелку глазами Федя .

На его лице веселье, а ещё то самое выражение, которое посещает нас, когда у него вся кровь от мозгов стекает в штаны! Посмотрев на меня с усмешкой, забрасывает за спину руку и стягивает с себя свитер вместе с футболкой.

— Ты что делаешь? — Пячусь, глядя на идеальные загорелые кубики и тугие бицепсы. — Оглох? Я сказала: иди и разберись со своей “одноклассницей”! — указываю пальцем на коридор.

— Сначала с тобой разберусь, — кивает, отбрасывая в сторону свитер и двигаясь на меня. — Чтобы сначала думала башкой своей рыжей, перед тем как чушь молоть всякую.

Оббежав стол, предупреждаю:

— Магазин закрыт! Я не сплю с чужими парнями!

— А я сплю только с тобой. Иди сюда.

— Размечтался…

Не спуская с него глаз, двигаюсь в сторону гостиной, по пути дёрнув за белую скатерть и свалив со стола какую-то бутафорскую вазу. Она ударяется о кафельный пол и разлетается на чёртову сотню осколков!

Победоносно смеюсь.

Схватив подушку, швыряю в Федю, запрыгнув на диван. Взвизгнув, бросаюсь в сторону, потому что он оказался рядом так быстро, что я ничего не успела понять.

— Попалась, моя фурия, — вжавшись носом мне в ухо, хрипит Немцев.

Его руки окружают меня со всех сторон, прижимая спиной к груди и не позволяя пошевелиться.

От притока адреналина по телу как будто гуляют электрические разряды, заставляя меня извиваться и тереться о него.

— Я не… твоя, — вру, получая влажный и немного дикий укус в шею.

— Поспорим? — Сдавив её ладонью, неожиданно давит на мои колени своими, заставляя опуститься на ковер.

Его дыхание над моим ухом частое и громкое, а руки подчиняют меня с напором и без деликатности.

— Немцев… — сглатываю я.

Он ведёт себя как властный дикарь. И, кажется, мне нравится это настолько, что я начинаю дико хотеть всей этой необузданной властности ещё и побольше.

Это что-то новое. И это ужасно заводит.

Став на колени сзади и зафиксировав ладонью шею, заставляет меня лечь грудью на диван.

— Блять… — выдыхает Федя за моей спиной. — Ты в норме? Мне продолжать?

— Да… — отвечаю, зажмурившись.

По щекам разливается краска. Я никогда ничего такого не делала. Не превращала секс в… игру…

— Ма-ма… — пищу в мягкую обивку дивана, когда на мою ягодицу с ощутимым шлепком опускается его ладонь.

— Всё нормально? — хрипит Федя, поглаживая ушибленное место.

— Да! — выкрикиваю, чувствуя между ног настоящий потоп.

Ещё один шлепок, и я со стоном напрягаю бёдра.

Федя громко дышит и, отвесив ещё один шлепок моей ягодице, вдруг дёргает вниз мои лосины и спускает их до самых лодыжек, выставляя меня на своё полное обозрение.

— Мамочки… — шепчу, потому что он не двигается.

Не двигается, потому что смотрит. Я чувствую это кожей. И я жажду! Просто горю от потребности в том, чтобы он меня потрогал. И он знает об этом, потому что я прогибаюсь в спине и толкаюсь к нему. Непристойно и грязно прошу его об этом своим телом. Двигаю бёдрами и виляю задницей, как последняя шлюха, но вместо его пальцев получаю шлепок по голой ягодице, который обжигает мои вены кипятком.

— А-а-а-а… — выкрикиваю со стоном, чувствуя, как дрожит мой живот.

В ответ получаю молчание, рваное дыхание сзади и обжигающий всплеск на второй ягодице. А потом у меня белеет перед глазами, потому что Федя врезается своим коленом между моих ног и широко разводит их. Одновременно с этим я слышу звук расстёгивающейся ширинки и начинаю стонать от предвкушения.

— Если потрогаю, кончишь? — сипит он.

— Да-а-а… — хнычу я.

— Тогда не буду.

— Федя-я-я…

— Тс-с-с… — Прижимается ко мне своим горячим членом. — Так… чья ты там? Напомни?

— Немцев… трахни меня… — всхлипываю, сжимая в кулаки ладони. — Пожалуйста...

Его эрекция скользит между моих складок, и, если он не окажется внутри немедленно, я умру на месте...

— Чья ты?

Хнычу, скребя ладонями замшевую обивку дивана и оставляя на ней полосы от своих коротких ногтей.

— Твоя! — рычу сквозь слёзы.

Я никогда в жизни так не хотела мужика и, когда чувствую его вторжение, кричу, захлёбываясь в собственных эмоциях.

— Правильный… твою мать… ответ…

О, боже…

Его бёдра ударяются о мои ягодицы. Я не могу пошевелиться, припечатанная к дивану его рукой, и от этого у меня немного едет крыша. Федя то замедляет движения, то ускоряется, держа меня на грани и не давая кончить. Я стону и кричу, прогибаясь в пояснице, и всё, о чём могу думать, — это его член внутри меня и его губы на моём плече.