— Даже переводу Библии есть огромная оппозиция, — сказал Бажанов. — Мы еле это отстояли. В «Пространном катехизисе» митрополита Филарета были молитвы на русском — так заставили переписать. Теперь все на церковнославянском.

— Так и останется русский народ крещеным, но не христианизированным. А какие у них аргументы? Я не понимаю.

— На церковнословянском звучит торжественнее и красивее.

— Ну, как можно предпочесть эстетизм общественной стабильности и социальному миру? Эстеты пусть едут в монастыри и слушают на старославянском, я же не призываю это запрещать.

— Вы думаете, что перевод богослужения укрепит стабильность?

— Да, я так думаю. У нас всегда боятся многообразия, как-то спокойнее всех под одну гребенку, а многообразие стабильнее, потому что разные части уравновешивают друг друга. Много опор всегда надежнее одной. Это о допустимости разных языков. А понятая заповедь будет лучше исполняться, чем подобная заклинанию. Это о переводе. А то будут говорить: «Что нам Евангелие? Мы только крышку его целовали».

— Еще говорят, что нельзя давать святыню псам: не поймут, переврут, преумножит ереси.

— То есть народ — это псы? А это не гордыня?

— Гордыня, конечно, — согласился Бажанов. — Для них народ «чернь».

— Слова «чернь» нет в моем лексиконе, Василий Борисович. И никогда не будет!

Священник посмотрел на него примерно такими же глазами, как Суханов после вывода формулы геометрической прогрессии.

— Новый Завет переведен, — сказал он. — Вы оттуда что-то помните?

— Нагорную проповедь. Но не всю.

— Можете процитировать?

— Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны миротворцы… не помню…

— Ибо они будут наречены сынами Божиими, — подсказал Бажанов.

— Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

— Только помните, что правда здесь — это праведность, — сказал священник.

— Мне кажется, это многозначный текст, зачем выбирать только один смысл?

— Вот для этого и нужно толкование церкви, для правильного понимания.

— Здесь ясный текст. Вот, что такое «нищие духом», я не понимаю. Мне всегда казалось, что просвещение — это хорошо. И разум нам не зря дан.

— Это не про просвещение, это про смирение, — сказал Бажанов. — Но действительно трудное место, мы еще об этом поговорим. А остальные Заповеди Блаженства?

— Там было еще что-то про кротких, но я точно не помню.

— И про «чистых сердцем», — заметил священник. — И про «плачущих». Но и это много. Ничего, выучите. А из Ветхого Завета ничего не помните?

— Помню: «Разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетённых отпусти на свободу». Но не помню, откуда это. Иезекииль?

— Исаиа, — сказал Бажанов.

Послышался осторожный стук в дверь.

— Да? — отозвался священник.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Гогель.

— Прошу прощения, — сказал он, — но у Александра Александровича уже полчаса прошло от обеда.

— Ох! — сказал Бажанов. — Это я прошу прощения!

— Экая безделица, — сказал Саша. — Ваш урок гораздо важнее.

Священник взял его тетрадь по Закону Божию, раскрыл на первой совершенно пустой странице и вывел пятерку с небольшим минусом.

— Но я же не знаю ни одной молитвы, — удивился Саша. — И путаю пророков!

— Поэтому и минус, — сказал Бажанов. — Еще вы не знаете ни священной истории, ни канона, ни Истории церкви. Но по сравнению с тем, что вы уже знаете, это совсем чуть-чуть.

И он написал:

«Д/з: выучить „Отче наш“, „Символ веры“, „Богородице Дево“ и Заповеди блаженства (все)».

— На русском? — спросил Саша.

— Хорошо, — кивнул Бажанов. — Пока на русском. Я вам их напишу, вы идите обедать. Перейдем на церковнославянский, когда вы его немного вспомните.

— А вы пока переведите канон на русский, а я потом что-нибудь придумаю.

— Это несколько томов.

— К моему совершеннолетию, — пояснил Саша.

После несколько свернутого обеда была физика.

На урок к Владимиру Петровичу Соболевскому Саша шел, как на праздник, пребывая в уверенности, что не все же он забыл из двух первых курсов факультета «Экспериментальной и теоретической физики» МИФИ.

И учитель ему тоже на первый взгляд понравился: такой старый солдат с простым лицом с небольшими усами с проседью и крупным носом.

— Александр Александрович, — начал он, — назовите мне пожалуйста необходимые свойства материи.

Может, в шестом классе и говорили об этом… Но что? Он попытался вспомнить что-нибудь из Ленина. Владимир Ильич, вроде любил писать про материю. Насколько это прокатит?

— Материя — это объективная реальность, данная в ощущениях, но существующая независимо от них, — отчеканил Саша.

— Гм… — сказал Соболевский, — поспорить трудно, но я имею в виду материю как физическую категорию, а не философскую. То есть необходимые свойства физических тел.

— А! — сказал Саша. — Это смотря какое тело. Твердые тела сохраняют свою форму, массу и объем, и обладают упругостью и хрупкостью. Жидкости сохраняют только массу и объем и обладают текучестью, а газы сохраняют только массу.

— Нет! Нет! — остановил учитель. — Необходимые свойства — это присущие всем телам.

И Саша завис окончательно.

— Берите тетрадь, открывайте и записывайте, — вздохнул Соболевский. — Необходимые свойства материи суть протяжение и непроницаемость.

Кажется, Саша что-то такое слышал.

— Записали? — поинтересовался Владимир Петрович.

— Да, — кивнул Саша.

— Протяжение — это свойство тела занимать определенное место в пространстве, — продолжил учитель, — а непроницаемость не позволяет другому телу существовать в то же время в этом же месте. Все понятно?

— Нет, — сказал Саша.

Учитель посмотрел вопросительно.

— А как же диффузия? — спросил Саша. — Тела ведь могут проникать друг в друга.

— Диффузия связана с другим свойством тел — скважностью, — пояснил учитель. — Тоже не помните?

— Нет, — сдался Саша.

— Во всяком теле есть скважины или поры, которые и позволяют ему пропускать различные вещества.

— Понятно, — сказал Саша. — Это расстояния между атомами?

— Да, — кивнул Соболевский. — Что вы помните из атомистической гипотезы?

— Что все тела состоят из атомов, — сказал Саша.

Честно говоря, он помнил еще довольно много, но побоялся, как бы не случилось также, как с Новосибирском.

— А какие свойства атомов вы знаете? — поинтересовался учитель.

Саша уж было собирался рассказать, из чего состоит атомное ядро и на каком расстоянии от него электроны, но вовремя вспомнил, что это Резерфорд, а Резерфорд — это начало двадцатого века.

— Атомы делимы? — спросил Соболевский.

— Думаю, что современная наука этого не знает, — выкрутился Саша.

— Атомы по смыслу этого понятия неделимы, — объяснил учитель. — Это мельчайшие частицы вещества.

— Это не значит, что они не могут иметь сложной структуры, — возразил Саша.

— Тогда они не мельчайшие, — сказал Соболевский.

— Смотря что называть атомами, — сказал Саша. — Они связаны с элементами?

— Да, скорее всего. Кстати, а сколько известно элементов?

«Кто меня за язык тянул? — подумал Саша. — Сколько они их могут знать?»

Свинец они точно знают,