возможно, просто не воспринимал всерьёз – а вот наш бравый генерал относился к этому совсем иначе! Вот и делайте вывод, мои читатели, и осудите де Голля сами, если уж французское правосудие настолько объевреилось, что уже не в состоянии определить, кто истинный преступник.

6 февраля, пятый час утра

Сидя над моими записками, я, казалось, лишь на мгновение закрыл глаза… казалось, лишь на мгновение и… вот оно, утро 6 февраля. Сегодня та самая годовщина, невыразимо грустная – день неудачи фашистской революции на площади Согласия.

Пожалуй, можно даже говорить о двойной неудаче нашей революции, ведь именно этот день стал началом истории кагуляров, опозоривших и очернивших наши чистые фашистские идеалы. Пусть лига «Аксьон Франсез» была не чем иным, как собранием бездействующих фашистов, но действий, предпринятых кагулярами, это не оправдывает.

Я сам знаю, что уже говорил подобное, но считаю это хорошим знаком – если я повторяюсь, значит, мне удалось выговориться полностью. Я перенёс на бумагу, пусть лишь в общих чертах, всё, что хотел. Подробностей не хватает, но тем, кто хорошо знаком с событиями последних 10 лет в нашей несчастной Франции, будет вполне достаточно изложенного здесь, чтобы меня понять.

Кровавые деяния кагуляров ещё очень даже живы в памяти французов. Годы немецкого присутствия не заслонили этого воспоминания, но, возможно, исказили его. Многие французы имели возможность воочию познакомиться с фашизмом германским, начали сравнивать нацистов с кагулярами и пришли к мнению, что французские фашисты все точно такие же. Это мнение глубоко ошибочно! И потому я обращаюсь к моим возможным читателям и прошу их исполнить последнюю волю приговорённого к смерти – не валите с больной головы на здоровую. Не смешивайте меня и других сторонников галльского фашизма с кагулярами и с фашистами германскими! Это несправедливо!

Брутальный германский фашизм ныне безжалостно раздавлен. Французский пока жив, и я призываю всех не поддаваться всеобщей антифашистской истерии и не топтать его нежные ростки. Да, галльский фашизм не брутальный, а тонкий, изящный и даже нервный, но нервный в лучшем смысле этого слова.

Однако особых надежд, что меня послушают, я не питаю. Если уж Гитлер, как показывает трагический опыт нашего времени, оказался всего лишь мечтателем, то у нас во Франции фашизм тем более не добьётся успеха.

Евреи вопреки всем расчётам оказались просто неистребимы. Казалось, было уничтожено неисчислимое множество представителей этого племени, чему мое сердце так радовалось, но окончательного решения еврейского вопроса не произошло, хотя оно было обещано!

Фюрер же оказался даже не мечтателем, а просто самоуверенным хвастуном. Да, это так, увы. Он, обладая всей полнотой власти, так и не смог решить еврейского вопроса, а ведь было сказано столько громких слов и даже объявлено, что в отдельных странах Европы этот вопрос вот-вот решится. Мы, французские фашисты, поверили – мы рассчитывали в этом деле на немцев, и только это обстоятельство заставляло нас терпимо относиться к присутствию немецких оккупационных властей на французской земле – но, как оказалось, наши надежды были совершенно напрасны.

Проклятье! Мы проиграли. Совсем скоро воспрянет гнилая еврейская эстетика и продолжит свое чёрное дело уничтожения французского культуры, наподобие того червя-паразита, который все выест внутри.

Постойте, я понял… На самом-то деле евреи у нас существуют в виде двух разных червячков! Один – червь-паразит, проникающий в живой организм и поедающий все внутри, а другой червь ещё более опасный. Я уже припоминал сказку про шамира, полную нестерпимого еврейского бахвальства – маленький червячок, способный расколоть любую каменную плиту. Эти два червячка и станут причиной нашей катастрофы: Франция неотвратимо погибает, и ничего с этим, как видно, поделать уже нельзя.

Немцы, которых мы не очень жаловали, ушли, но евреи вернулись. Они с нами и в нас, эти два чудовищных червячка. И это гораздо страшнее, чем немецкая оккупация. Немцы не влезали в нашу великую культуру. У них есть своя собственная, богатая и самобытная. При них мы свободно снимали наше кино, освободившись наконец-то от страшного, губительного еврейского воздействия. Но это, к несчастью, был всего лишь миг свободы, растянувшийся на 5 лет.

Теперь всё вернулось на круги своя. Сто раз, тысячу даже раз хочется прокричать, прорыдать: «УВЫ!» И неугомонные евреи со своей извечной наглостью как обычно и даже ещё решительней занимают свои прежние места, с которых оказались было согнаны. А за ними или даже вместе с ними лезут американцы.

В который раз я должен возблагодарить судьбу, уготовившую мне скорый конец – я не стану свидетелем плясок гнусной радости над трупом несчастной Франции. Не будь этого утешения, я, кажется, рехнулся бы окончательно, а так с превеликим удовольствием покину свет божий.

Если быть до конца честным, я уже чувствую, как еврейская отрава пропитывает меня, всю мою душу, и чей-то голос подговаривает меня стать конформистом, то есть сотрудничать с евреями. «Они ведь, недобитые, теперь вернулись, и надолго, – говорит мне голос. – Они теперь возьмут свое, так что выхода у тебя просто нет».

Господин генерал де Голль, я очень рассчитываю, что вы, столь неуважаемая мною личность, не передумаете в последнюю минуту, и приказ о моём расстреле будет приведён в исполнение. Только этого я и желаю. Жить в вашей Франции, господин генерал, в лучах вашей отвратительной диктатуры никак не входит в мои планы. Я хочу поскорее присоединиться к тем, кто геройски погиб в трагический день 6 февраля 1934 года. Мы – единая когорта. Я уже практически с ними и среди них. Осталось сделать лишь несколько шагов.

Что ни делается, всё к лучшему. Произношу это слово вслух, чётко и уверенно: К ЛУЧШЕМУ!

Всё, на что был способен, я уже сделал. И дурного, и хорошего. Не одно ведь только дурное я совершал, прийдя в этот мир, грешный, мерзкий, подлый.

Конечно, многие думают иначе и считают меня одним из чудовищ, порождённых на свет фашизмом. Я устал с этим спорить. В данную минуту мне кажется, что ничего путного я