— А, дитя мое, ты здесь? — сказал Космач.

— Ива! — воскликнула Косушка, разряженная, как невеста.

— Хвала Иисусу, послушник! — здороваются Шакал, Ругатель, Сопляк, Культяпка, Шлюха, Огрызок.

— Ого, сколько наших! — испуганно промолвил Баконя, но, прежде чем он успел получить указания дяди, зврляне оттиснули его в сторону, ввалились с ужасающим шумом в келью, окружили фра Брне и принялись целовать ему руки и веревочный пояс. Брне, едва опомнившись, закричал:

— Закрой дверь, черт тебя дери!.. Что вы… Разве так приходят, хотите меня, больного, вконец извести… Ах, господи Иисусе, вечно от вас одни неприятности, вечно…

— Гордость наша, — начал Космач, — слава богу, что дал тебе такую голову! Слава милосердию его и пресвятой девы, а мы-то думали… а мы-то слышали…

— Ничему я не верил, никаким слухам, — добавил Шакал, шаря глазами по комнате. — Ведь ты здоров…

Все загалдели так, что Брне зажал уши руками. Баконя, освободившись с трудом из объятий сестры, только теперь заметил зятя, который тоже намеревался повиснуть у него на шее; юноша уклонился и принялся оттаскивать отца и родичей от Брне.

— Перестаньте шуметь, говорите по очереди! — крикнул Баконя. — Разве не видите, фра Брне болен? Ему вредно всякое беспокойство. Сядь, отец, вон туда, а ты, дядя… Ну-ка все отойдите, вот так!

— Та-а-а-ак! — произнес наконец Брне. — Дай им, сынок, ракии, и… Так что же вы слышали?

— Храни бог! — сказал Шакал. — Знаешь, не всякое говорение всегда имеет значение, и не всякая болезнь — слабоумие, и, может, мудрость как раз там, где затворничество…

— Храни бог и от этой твоей речи! — сердито прервал его Баконя. — Что за вздор мелешь, а…

— Эх, племянничек, уж не ты ли всю мудрость ложкой выхлебал! — отозвался Шакал. — Я сказал…

Все снова загалдели. Баконя шепнул что-то отцу. Тот поднялся, попрощался с братом и направился к двери. За ним последовали остальные, но в эту минуту кто-то постучался. Баконя отворил дверь и отстранил зврлян в сторону. На пороге показался фра Тетка. За ним стоял какой-то маленький усатый крестьянин с длинной, почти до самого пояса косичкой. Одет он был богато, но по крою его одежда напоминала отрепье ненавистного Жбана. За поясом торчал большой нож. И Баконя тотчас вспомнил Жбана. Рыжие усы, маленькие серые глазки, приплюснутый нос придавали ему лисий облик. Впрочем, и весь-то он был скроен довольно чудно: туловище слишком короткое по сравнению с ногами, одна нога кривая, как старинный смычок. И все-таки он не хромал. Такого человека достаточно встретить однажды на дороге или увидеть мельком на ярмарке, чтобы запомнить навсегда.

У Ерковичей при виде этого странного человечка глаза полезли на лоб.

— Кто это? Ты знаешь его? — спросил Баконя Космача, оттеснив в сторону незнакомца.

— Не знаю! — сказал староста, протискиваясь из кельи. — Слушай, постарайся выйти. Я отделаюсь от своих скотов и буду ждать, где скажешь.

— Жди меня после обеда за черной кухней, — прошептал Баконя. — Ступайте с богом! До свидания! Отправляйтесь с богом! — сказал он своим.

Тетка, стоя у порога, пропустил всех Ерковичей и сделал знак чужаку, чтобы обождал у двери.

— Что хорошего, брат Думе? — спросил Брне, удивившись его приходу, так как знал, что у него нет ни минуты свободного времени.

— Ну, брат, народу навалило, как никогда! — сказал Тетка, отдуваясь. — Это хорошо, очень хорошо! Одних только больших месс заказано около сотни (то есть за которые уже заплатили). Ведь еще и десяти не пробило, подумай! А народ все валит!

— Что ж, помоги вам боже и святой Франциск! — подхватил Брне. — Посиди, брат Думе, ежели есть хоть минута времени. Посиди, отдохни!

— Не могу! — сказал Думе. — Нет ни минуты. Перед трапезной ждет целое войско. Дел по горло. Десятерых бы еще сюда, и у них был бы хлопот полон рот. Так что можешь себе представить, что не пустяк меня привел к тебе…

— Вот уж не догадываюсь! Что бы это могло быть?

— Ничего особенного, и в то же время большое дело, смотря по тому, как подойти, — сказал Тетка, улыбаясь. — Явился к нам крестьянин, бог знает откуда, из-под самого Велебита. Человек богатый. Можешь представить, заказывает двадцать месс! И, значит, говорит: «Я еще не исповедовался, но хочу исповедоваться!» — «Ну что ж, брат!» — отвечаю, а сам думаю: верно, совесть нечиста, если приходит из церкви не сподобившись. «Ступай в церковь, жди очередь, как и прочие миряне, а как получишь отпущение, приходи, раз задумал что пожертвовать». — «Но я хочу исповедоваться у больного вратера, у вра Брне, а его нету в церкви…»

— И слушать об этом не хочу! — крикнул Брне, вставая. — Я болен, не могу…

— Да погоди, брат. Ты не знаешь, какой может разыграться скандал, — прервал его Тетка насупившись. — Погоди, дослушай до конца! Крестьянин продолжает: «Правду говоря, я не знаю вра Брне, никогда его не видел, но было мне во сне видение: явился некто и сказал коротко и ясно: ступай в монастырь… исповедуйся у вра Брне. Запомни хорошо, имя его вра Брне, и еще знай, что у него больные ноги. Так мне сказано во сне. Вот я и ехал сюда целых два дня, и сейчас, если вра Брне еще дышит, еще может шевелить хотя бы губами, пусть снимет с моей души великий грех и, ей-богу, со своей тоже, потому что другому я исповедоваться не могу, а есть о чем! Есть о чем!» Вот что сказал крестьянин, да еще стал размазывать, знаешь какие они! Главное же, брат Брне, не будь все при людях…

— Значит, при народе было?

— В трапезной битком, голос у него пронзительный; ты послушал бы, как он визжал! Ну, люди крестятся и говорят: «Благо тебе, что было такое видение!» Теперь понимаешь, какой получится скандал, ежели ты откажешь! Вот потому-то я и пришел! Сам знаешь, начнут болтать: дескать, человек потратил целых два дня…

— Понятно! — прервал его