Строганов Алексей Николаевич — профессор. Строганов Сергей Николаевич — профессор. Строганова Надежда Александровна — жена профессора А. Н. Строганова, упоминание о ней есть в 3-м томе собрания сочинений Даниила Андреева.

Введенская Мария Михайловна — земский врач, корреспондент Даниила Андреева. Упоминается в библиографических данных в 3-м томе собрания его сочинений.

Смирнов Глеб Борисович — потомственный дворянин, профессор, художник. Упоминается в справочнике Союза художников и в 3-м томе сочинений Даниила Андреева. Смирнова Любовь Федоровна — жена Г. Б. Смирнова (в девичестве Абрамова, дочь генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова). О семье Абрамовых во всех справочниках о гражданской войне с буквы А (упоминается старший брат, а также дядя, генерал-лейтенант Филимонов, Кубанский войсковой атаман). Смирнов Алексей Глебович — сын Г. Б. и Л. Ф. Смирновых (в 3-м томе сочинений Даниила Андреева напечатаны его воспоминания о поэте). Абрамова Любовь Яковлевна — вдова генерала Ф. Ф. Абрамова-старшего.

Картавцев Илья Михайлович — потомственный дворянин, геральдик, библиограф. Долгое время — политзаключенный. Картавцева Ирина Михайловна — его сестра.

Тур Екатерина Петровна («тетя Катя Тур») — потомственная дворянка. Знакомая семьи гр. Толстых. Непоминающая с самого истока этого движения.

Ивашев-Мусатов Сергей Николаевич — потомственный дворянин, прямой потомок декабриста, художник. О нем данные в каталоге Союза художников СССР.

Тюлин Михаил Иванович — потомственный иконописец; реставратор и гениальный фальсификатор древних икон.

Архимандрит Серапион Машкин — оптинский монах, оригинальный философ, корреспондент Н. А. Строгановой.

Строгановская моленная

Кончается двадцатый век. В дымку прошлого уходят не только двадцатые, тридцатые, сороковые, но и пятидесятые, и шестидесятые годы. Наша семья Смирновых после революции, с начала двадцатых годов обосновавшаяся в Москве, была связана с Катакомбной Церковью. Чекисты называли в те, теперь уже очень далекие, двадцатые годы катакомбников «тихоновцами». «Опять тихоновца поймали», — с радостью сообщали они друг другу, улыбаясь своими деревянными улыбками недочеловеков и поигрывая мускулами в кожанках, содранных с расстрелянных русских летчиков, чьей формой они были в императорской армии.

Жила наша семья в бывшей гостинице «Славянский базар», где занимала два номера. В одном из этих номеров бельэтажа прошло мое детство и юность. Как православные люди из дворянской семьи, все три поколения Смирновых, оказавшись в Москве, ходили сначала в церковь Гребневской Божьей Матери на Лубянской площади, но там при них приход захватили обновленцы, что всех очень возмутило. Тогда они стали ходить и церковь Николы в Кленниках на Маросейке, где сначала служил отец Алексей Мечёв, а потом — его сын, отец Сергий.

Мой дед, Борис Васильевич Смирнов1 — художник круга передвижников — прожил часть жизни в Малороссии, где оставил заметный след в украинском искусстве. В молодости он много путешествовал по Монголии и Китаю. В помещичьих церквах Украины и родной ему Тамбовщины, родной губернии дворян Смирновых, он в модернистском духе2 расписал две церкви. Тогда любили писать ангелов и святых, похожих на врубелев-ского демона и на барышень из семьи Праховых, с которых В. М. Васнецов писал свои образа.

Оказавшись в Москве двадцатых годов, дед происходящее все вокруг воспринимал в апокалиптическом стиле — писал спиливание крестов церквей, снос и разорение храмов. Его акварели с изображением уничтожения старой, не только церковной, Москвы сейчас хранятся в музее истории Москвы на Лубянке и периодически выставляются. В Москве он подружился с Аполлинарием Васнецовым, пейзажистами Л. В. Туржанским, П. И. Петровичевым, В. Н. Бакшеевым, портретистом Зайцевым и вместе с ними основал художественное общество — АХР3. Это все были бородатые воспитанные господа, либералы, многие — из дворянских и священнических семей, П. И. Петровичев был даже полковником. Никто из них не вступил в партию большевиков и не писал картин на революционные темы.

Дружа с Аполлинарием Васнецовым, дед часто бывал в Историческом музее, где на заседаниях общества «Старая Москва» близко сошелся с архитектором Виноградовым, археологом Стеллецким, искателем библиотеки Иоанна Грозного, византинистом графом Олсуфьевым, графом П. С. Шереметевым, хранителем Остафьевского музея.

Архитектор Виноградов, руководивший реставрацией Кремля после его расстрела большевиками, рассказывал деду, что он лично видел отрезанную голову Императора Николая II, заспиртованную в аптекарской стеклянной банке. Эту банку ему показывали люди из окружения Ленина4.

После заседаний «Старой Москвы», где А. М. Васнецов читал доклады о своих акварелях, он обычно шел к деду, на Никольскую, основательно пить чай. Как завзятый либерал, дед сочувствовал эсерам в 1905 году и даже помогал им, за что поплатился и сидел в Пишпеке5 в тюрьме во время своих вояжей в Азию. В его петербургской квартире, когда он учился в Императорской Академии художеств в пейзажном классе академика А. А. Киселева, было им устроено общежитие-землячество грузинских студентов, среди которых одно время ночевал молодой Сталин и Камо (Тер-Петросян), грабители банков.

Случайного, как известно, ничего не бывает в жизни, и каждый всегда оказывается в том обществе, которое он сам выбрал. После революции у деда, как у многих тогда, наступило раздвоение личности, на грани тяжелого нервного расстройства — ему было явно неуютно в большевистской Москве. Он, как принц Гамлет, стал произносить под нос вполголоса постоянные монологи, и родные иногда слышали: «Не эту революцию мы готовили, не этого мы ждали». В Малороссии, в Екатеринославе, где он жил в гражданскую войну, он прятал в подвале своего дома при Петлюре и Махно красных и белых офицеров, мирно там уживавшихся — просто одни офицеры изменили присяге, а другие нет. В двадцатые годы, в Москве, он ходил в церкви, крестился, но в глазах его была тоска. В этой тоске, изолировавшись от людей и ожесточившись, он и умер6. Этому поколению русских либералов казалось, что революция будет каким-то всеобщим праздником, где интеллигенция и народ сольются в единое творящее целое7.

К отцам Меченым, в храм Николы в Кленниках, ходили все три поколения Смирновых: генерал с супругой, его сестра Александра Феоктистовна с сыном, сын-художник с супругой из семьи дворян Долматовых и их сын Глеб, мой отец, переехавший в 13 лет в Москву8. Семья Долматовых, к которой принадлежала моя бабушка, была из допетровского боярства, приехавшего в Московию вслед за Софьей Палеолог, и по преданию была из знатной греческой семьи, бежавшей в Далмацию после падения Византии9. Бабушка Евгения Александровна была породистая дама,