— Мадлена Георгиевна, вы меня простите, но я даже понимать ваших намеков не хочу, — отрезает Зарецкий. — Я выбрал Морозову, потому что она сообразительная, пунктуальная и ответственная. Других причин нет.

Я благодарна ему. Безмерно благодарна, но сердце подсказывает, что его доводы тут не помогут.

— В любом случае, это больше не обсуждается, Антон, — словно в подтверждение моих мыслей произносит Невзорова. — Морозова здесь работать не будет. Ты либо миришься с этим, либо на следующем совете директоров я подниму вопрос о твоем неподчинении.

Это удар ниже пояса. Мы не можем противостоять Мадлене, у нее слишком много власти.

— Антон, не нужно, — тихо произношу я, касаясь его локтя. — Спасибо тебе за все. Огромное спасибо. Но на этом, пожалуй, все.

Обернувшись ко мне, Зарецкий удрученно вздыхает, а потом медленно кивает. Он разумный человек и прекрасно понимает, что эта война ведется не на равных.

— Я пойду, — порывисто бросает он, покидая конференц-зал.

Я тоже направляюсь следом, однако полный мрачного удовлетворения голос Невзоровой останавливает меня прямо в дверях:

— Ну что, Морозова, не удалась твоя афера, верно?

— Вы о чем? — оглядываюсь.

— Вавилов был здесь, но в сказочку про отцовство не поверил, — она буквально сочится ядом злорадства.

Никакой сказочки не было, вот только Невзоровой об этом знать необязательно. Пусть и дальше мнит себя самой умной.

— А я ведь знала, что ты лгунья! И Вавилов, слова богу, это понял! — никак не угомонится Мадлена.

— Это все, что вы хотели мне сказать? — спрашиваю бесцветно.

На острые пререкания с ней нет сил. Я не получила работу, на которую так надеялась, и теперь испытывают моральный упадок. А еще я устала, измотана и хочу спать. Поскорее бы этот кошмар закончился!

— Ты уволена, Морозова, — со смаком тянет начальница. — Давно хотела это сказать, и вот наконец-то преставилась такая возможность.

Формально она не увольняет меня, в просто не продлевает истекший контракт, но это, в сущности, пустые детали, которые никого не интересуют.

— И вам всего хорошего, Мадлена Георгиевна, — холодно прощаюсь я, толкая дверную ручку.

Надеюсь, это действительно конец, и я больше никогда не увижу ее надменного лица.