— Дон, — Мёрзлый схватил меня за руку, — не увлекайся. Наногранды не панацея от опасности, это возможность выжить в критической ситуации. Повторяю: не дай им понять, что ты заряжен. Используй силу только для защиты, нападать не вздумай. Мы не знаем, кто тебя встретит, но скорее всего они тоже будут заряжены, а когда появится примас… Ты с ним не справишься, Дон.

Его слова раздражали.

— Да понял, не дурак. Видел я, как он от пуль уворачивался.

— Рад слышать это, — Мёрзлый протянул пуговицу. — Это датчик, положи в карман. По нему мы будем отслеживать твоё местоположение. Так что не бойся, мы всегда рядом и знаем, где ты находишься.

Поезд загудел, притормаживая. Я перебрался в будку машиниста. В окне проплыло добротное строение паровой мельницы, дальше показалась платформа, сразу за ней водонапорная башня и паровозная колонка. Возле поворотного крана стояли трое. Лица незнакомые, одеты как дикари, у двоих укороченные трёхлинейки, у третьего через плечо патронташ и обрез двустволки в кобуре на поясе. При желании вытаскивать обрез не обязательно, кобура крепилась к поясу не жёстко, достаточно ухватить рукоять и повернуть оружие в любую сторону. Это приспособление не против тварей, оно против людей.

Прислонившись к бортику, я наблюдал за троицей. Они определённо не людоеды. Те, что с трёхлинейками, ведут себя достаточно вяло, значит, не заряжены, третий подрагивает, беспричинно дёргает губами, морщится. Мимические мышцы работают на полную. То ли нервничает, то ли под дозой. Думаю, что под дозой. И даже не пытается скрыть этого, весь на показухе. Пальцы правой руки постоянно играют волну и обжимают отполированную рукоять обреза.

Я прищурился. Это не просто обрез, это лупара — оружие итальянской мафии. Патроны для неё делают с усиленным зарядом пороха, начиняют картечью, резаной проволокой, гвоздями. На расстоянии пятнадцати метров эта штука настолько убойна и накрывает такие площади, что можно завалить сразу несколько человек.

— Эй, мы за посылкой! — крикнул нервный, когда поезд остановился.

— Забирай, — ответил машинист.

Игра в пьяного продолжилась. Пока я спускался, машинист придерживал меня за ворот. Я пару раз попытался сорваться, взматерился, стукнувшись лбом о поручень, а спустившись, и вовсе уселся на плиты платформы.

— Ну вы его и накачали.

— Какого дали, таким и отдаём.

Первым делом меня обыскали, потом отвели руки назад и замотали запястья скотчем. Встречающие знали толк в доставке, видать, я у них не первый. Ну ещё бы, примас абы кому доверять не станет.

Меня подхватили под руки, повели. Облегчать жизнь своим новым спутникам я не намеревался. Ноги переставлял кое-как, путался в них, дышал тяжело и с хрипами, приседал. Давалось это нелегко, ибо сложно притормаживать, когда энергия бьёт ключом, но, кажется, справлялся.

— Хомут, давай передохнём, — выдохнул один из встречающих. — Реально тяжёлый, гадёнышь. На кой хер такой примасу сдался?

— На кой сдался, не твоё собачье дело.

Меня бесцеремонно бросили на землю.

— Шмель, у тя во фляжке чё осталось?

— Чё осталось, то моё.

— Да ладно жопиться, дай глоток. Во рту пересохло.

— Воды попьёшь.

— Вот падла.

Пока мои носильщики переругивались, я осмотрелся из-под прищура. Алиса, учитывая пожелание Мёрзлого, достаточно подробно просветил меня относительно данной территории.

Василисина дача — беспутный посёлок в пустоши, управляемый местной администрацией. Шесть длинных трёхэтажных зданий стояли в два ряда, обратившись одним концом к железнодорожной платформе, а вторым к полю крапивницы. Возник посёлок задолго до Развала в качестве пансионата для железнодорожников и их семей. Обычно такие учреждения принято располагать в курортных зонах и живописных местах, чтоб радовать взгляд отдыхающих. Здесь ничего похожего не наблюдалось. Из всех достопримечательностей — недействующий фонтан в центре. Окна на первых этажах, как и везде, заложены кирпичом, в уличной пыли колупаются куры. Команда оборвышей от шести до десяти гоняли мяч, несколько взрослых с воодушевлением следили за игрой, подбадривая отпрысков криками.

Над дверями висели вывески с названиями заведений, в основном гостиницы и магазинчики. В конце улицы трепыхалось полотнище с крупными буквами: ТЕАТР. Всё сильно напоминало Петлюровку, да и контингент, похоже, не лучше. Основная часть населения дикие старатели, сборщики крапивницы и многочисленные сотрудники сферы услуг. Первое здание справа — администрация посёлка. Прямо на стене синей краской было выведено: «Все вопросы решает Василиса!», а ниже специально для дебилов намалёвано пояснение: «И больше никто!!!». На ступеньках в обнимку с дробовиком сидел часовой, у его ног вылизывалась кошка. Тут же с торца гудела трансформаторная будка, распределяя электричество по посёлку. И никаких тебе защитных сооружений, хотя до поля крапивницы, а значит, и до тварей, было не больше километра.

— Всё, хорош прохлаждаться! — рыкнул нервный. — Тащите дальше.

— Сам бы потаскал его, Вагул, — с обидой проговорил Хомут. — Он за восемьдесят кило весит.

— И что предлагаешь, бросить? С нас примас, — он перешёл на шёпот, — кожу снимет и плащи пошьёт. Хочешь плащом стать, Хомут? Я не хочу.

Пыхтя и ругаясь, дикари потащили меня дальше. Возле фонтана кто-то крикнул:

— Вагул, где загонщика подцепил?

— Твоё какое дело? Самый любопытный? Без носа остаться хочешь?

— Чё ты кусаешься? Просто так спросил.

— Просто так иди у жены спрашивай.

У крайнего здания, как раз напротив театра, остановились. На фасаде два входа, вывеска над первым сообщала, что сие есть лучший кабак по эту сторону пустоши, и называется он: «Дикий кактус». Как ни удивительно, но за околицей я приметил два больших кактуса. Оба походили на канделябры высотой метров десять. Не помню, как называется этот вид, но смотрелись они весьма экзотично.

Когда меня затащили внутрь, по пищеводу прокатилась волна. Желудок вывернуло и потянуло наружу. Похоже, переиграл, вживаясь в роль пьяного, и вот вам результат. Но рвотный позыв длился недолго, мгновенное ощущение — и закончилось.

Я оказался в длинном зале. Заведение не было заполнено и на половину. Это не Петлюровка с постоянным потоком посетителей. За дальним столом шла игра в карты, у стойки сидели двое, глядя задумчивыми взглядами на пустые пивные кружки. Женщина-бармен протирала стопки, зевала, отсутствие клиентов её не напрягало.

Меня усадили за стол в центре, прислонив спиной к стене. Пахло крапивницей, вернее, кашей из неё — вечный запах блоковых столовок. Хомут и Шмель и встали у дверей, Вагул прошёл к стойке. Любители пива встрепенулись и посмотрели в мою сторону. Одного я узнал. Осип, боец из группы прикрытия Андреса. Он сразу направился к подсобке.

Ну, вот и всё, сейчас появится примас. Вряд ли он поручил провести встречу Андресу или Готфриду, нет, он хочет сделать это лично, иначе не гонялся бы за мной по всем Территориям. Да и желудок мой среагировал именно на него. Давно не виделись, вот и почувствовал.

Я расслабил плечи. Штурмовики сейчас окружают здание. Мы не были уверены в том, где состоится встреча. Лучше всего в пустоши: открытая местность, максимальная возможность для маневра. Как бы быстро и неутомимо миссионеры не бегали, но от броневиков не уйдёшь. Но и в посёлке тоже сойдёт. При любом раскладе примасу не уйти, разве что прилетит воздушный шар. Но и на этот случай у Мёрзлого есть достойный ответ — зенитка.

Мне показалось, что сквозь стены я слышу шум двигателя платформы со спаренной установкой, он у неё протяжный и злой, как у беременного верблюда…

Из подсобки вышел примас, и в зале сразу возникло напряжение. Казалось, тронь воздух пальцем, и он защёлкает. Картёжники перестали проговаривать ставки, барменша выдохнула и отодвинулась подальше от стойки.

Следом за примасом появилась Урса. Рожа довольная, на груди деревянный крест, значит, официально руководит миссионерами в этой операции она.

— Здравствуй, сын мой, да прибудет с тобой сила Великого Невидимого, — мягко проговорил примас, усаживаясь напротив меня. — Не притворяйся, ты вовсе не пьян. Эти дураки не способны отличить пьяного от трезвого, ибо живут по лживым законам, но меня ты не обманешь.

Он положил на стол нож.

— Мы должны завершить то, что намеревались. Без обряда инициации ты не сможешь исполнить свою миссию и подняться на Вершину.

Я вздрогнул. Мать вашу… Значит, слова Сиваша о том, что примас собрался кастрировать меня, не были бахвальством. Олово действительно намерен сделать это.

— Понимаю, ты боишься. Это очень не просто отказаться от мужской сущности, от возможности владеть женщиной, доставлять ей удовольствие и видеть потом продолжение себя в своих детях. Но ты должен понимать, что не являешься обычным мужчиной. Ты не обычный. Ты прошёл послушание и заслужил право стать миссионером, а Великий Невидимый настаивает: что заслужил, то и получи. Вот ты и получишь