Он выглядел скорее заинтересованным, чем обеспокоенным, и наклонил голову к тихому уголку для разговора, отгороженному от фойе. Она позволила ему провести её туда, но не дальше; Нхика не позволила бы ему остаться с ней наедине под любым предлогом.

— Книги, — сказала Нхика, скрещивая руки на груди. — Они были на яронгеском. Это может быть неожиданностью, но я не умею читать на яронгеском.

— Ты можешь читать картинки, не так ли?

— Не смогла ничего разобрать.

— Я думал, что тебе будет интересно в любом случае.

— Почему ты так решил?

— Предчувствие. — Теперь они оба играли в игры — оба знали, что это за книги, но никто не решался сказать это вслух.

— Я не могу их понять, так что они мне бесполезны, — солгала она, хотя ей было больно отвергать предметы, которые заставили её почувствовать себя найденной. — Где ты их нашёл, кстати?

— Я коллекционирую редкие вещи, — сказал он, пожимая плечами с невинным видом. Вещи, как целители сердца? — подумала она. — Считай это подарком.

Кочин был полон противоречий: флиртовал с обвинениями в целительстве сердца, но не носил перчаток, как будто Нхика не была одной из них; вытеснял её из высшего общества загадочными словами и скрытыми предупреждениями, но искал встречи с ней при каждом удобном случае; дарил ей книги о целительстве сердца, столь же обвинительные, как и любое признание, и при этом вел себя так, будто это просто подарок.

— Почему? — настаивала она, её глаза сверлили его. — Почему ты дал мне эти книги, Кочин? Она перешла от игры к отчаянию, её голос был полон напряжения

Как маска, его выражение ожесточилось; мягкость его обаяния исчезла из глаз, из улыбки. Нхика могла бы испугаться, если бы не успокаивающая близость вечеринки, но в его глазах появилась искренность, почти… облегчение. Это было обещание, что, несмотря на его игры с словами, его следующие слова будут правдивыми: — Потому что тебе они нужны.

Её сердце замерло. Это обвинение? Лисья маска никогда не выглядела столь подходящей для его лица, потому что как ещё он мог знать, кто она, с такой уверенностью? — Нужны? Для чего? — Она изобразила невинность, но чувствовала, что это бесполезно.

Вместо обвинений в целительстве сердца, он сказал: — Чтобы напомнить тебе, что ты не принадлежишь этому месту. Что под этим платьем, как бы оно ни было роскошным или дорогим, есть нечто неизменное в тебе, что это общество никогда не примет. Что бы ты ни думала обо мне, я не имею в виду это как оскорбление.

Это было больше, чем она когда-либо слышала от него, и он сказал это с такой уверенностью, будто видел взлёты и падения таких, как она, прежде. Будто её отчуждение от мира усадеб и банкетов уже было предрешено.

Нхика хотела спросить, как он может быть столь уверен, что знает её, когда он Теуманская аристократия, а она — яронгесский целитель сердца. Когда он мог быть помощником доктора Санто, исцеляя так, как Теумы принимали целителей, в то время как ей приходилось скрывать своё искусство за гомеопатией. Когда он мог быть уставшим от этого города, этих сверкающих людей и их блестящих изобретений, а она всё ещё стремилась проникнуть в этот мир.

— Постараюсь не принимать это как оскорбление, — сказала она, и она, должно быть, не звучала слишком убедительно, потому что его брови нахмурились с едва заметным разочарованием.

Кочин покачал головой, искренность на его лице отступила. — Если ты действительно не хочешь этих книг, я заберу их обратно. — Он взял салфетку и ручку у проходящей мимо официантки. Используя свою ладонь как письменную поверхность, он что-то быстро нацарапал на салфетке. — Но, не во время работы. Завтра, в шестнадцатом часу. По этому адресу.

Он протянул салфетку, и она замялась, увидев адрес: Гентская улица, 223. Свинной квартал. Город вдали от жемчужного Драконьего квартала, рядом с её собственным Собачьим. Место, где она не ожидала бы встретить мальчика, который мог позволить себе такие костюмы.

Наконец, она взяла салфетку, и его большой палец скользнул по её пальцам, удерживая её в перчатке на мгновение в своей обнажённой руке. — Нхика, — сказал он, его голос стал тише, — если у тебя есть что-то, что ты не хочешь потерять, прислушайся к моим словам.

Её дыхание застыло в горле, когда он отдёрнул руку. Она сжала салфетку в ладони, находя чернила уже расплывшимися до почти неразборчивости.

— Я… — Крик с вечеринки прервал её; это был наполовину пьяный доктор Санто, его аудитория детей росла, когда он звал Кочина.

— Долг зовёт, — сказал Кочин, отдавая ей глубокий поклон. Когда он выпрямился, его глаза встретились с её взглядом на мгновение дольше, чем следовало, затягивая её в ту же гравитацию, что и туманности. Затем Вен Кочин исчез в толпе.

Долго после того, как гости ушли, после того, как слуги подмели и отполировали фойе и столовую, Нхика сидела в своей постели в шелковой ночной, переворачивая салфетку Кочина в ладони. К этому моменту она уже запомнила его витиеватый почерк: Гентская улица, 223. Свинной квартал. Район на юго-востоке Теуманса, популярный своими уличными рынками и фургончиками с едой, но, конечно, не своей роскошью. Так почему Кочин хотел встретиться там?

Не найдя новых ответов на салфетке, Нхика положила её на тумбочку и забралась под одеяло.

Она не успела погрузиться в сон, когда пронзительный крик нарушил тишину. В считанные секунды она встала на ноги и последовала на крик в комнату Хендона. Дверь была не заперта, и она ворвалась внутрь, обнаружив Хендона всё ещё в постели, а одеяло было сброшено на пол.

Подбежав к его кровати, она осмотрелась в поисках признаков взлома. Не найдя ничего, она стала искать признаки травмы на нём. Ничего, кроме слоя пота на его коже и глубокой морщине на лбу. Он снова вскрикнул, и она поняла, что это не взломщик, а ночной кошмар.

— Хендон, — сказала она, тряся его за плечо. — Проснись.

Он не реагировал, и она положила руки на оба плеча, чтобы хорошенько его встряхнуть. — Проснись.

Его глаза распахнулись, и его руки взметнулись, кулак ударил её по челюсти. Она отшатнулась назад и ударилась о деревянную ширму. Хендон в панике бился с призрачными противниками, его руки двигались с удивительной силой.

— Хендон, это я, Нхика! — сказала она, но это, казалось, только разожгло его ярость. Он съёжился на своей кровати, его дыхание становилось всё быстрее.

— Нет…