Шрифт:
Закладка:
Обоим надоело уворачиваться от норовивших хлестнуть по лицу веток.
— Может, на лодке? — спросил Орпата.
— На коне сподручнее.
— Ясное дело, — Орпата фыркнул, — только конь — не горный козел, по скалам не скачет… Слышь, Токсис, морем еще и безопасней. Если, конечно, ночью плыть, и если буря не начнется. Ты Тагимасаду когда-нибудь жертву приносил?
— Не-а, — протянул Токсис, — нужды не было. Я и на лодке-то раньше не плавал.
Когда Орпата провалился в нору — не то барсучью, не то лисью, он решился:
— Ну, так давай, что ли, остановимся. Пока ноги не переломали! Принесем жертву Тагимасаду, потом спустимся к морю.
Посмотрел на небо:
— Вечереет.
Привязав коней, друзья выбрали место для совершения обряда.
— Надо что-нибудь морское, — Орпата огляделся. — Да хоть вот этот камень.
Он пнул ногой обломок ракушечника, сплошь состоявшего из окаменевших створок. Поднял его, очистил от прелых листьев и земли.
— Хорошо бы воды из Понта. — сказал Токсис. — Да где ж ее взять?
Опасливо посмотрел на бегущую зигзагом далеко внизу кромку прибоя:
— Не, туда я точно не полезу.
— Ладно, — согласился Орпата. — Наберу в ручье, все равно он в море впадает. Тагимасад простит — мы не виноваты, так вышло.
Сняв с коня полупустой бурдюк, он направился к оврагу. Спустился по засыпанному хвоей склону, придерживая рукой горит и внимательно глядя по сторонам. Услышав плеск воды, пошел к кустарнику. Раздвинул ветви… И обомлел.
Ручей сбегал по камням из расщелины. В прозрачном озерце по колено в воде стояла нагая девушка, выжимая стянутые в жгут волосы. Твердые соски смотрели в небо, под животом курчавился черный треугольник, а на смуглой коже серебрились капли воды.
У Орпаты перехватило дыхание: "Это же та… В лагере Хармида… Зеленоглазая".
Сколот застыл, любуясь купальщицей. Потом ему стало стыдно. Тогда он бросил в озерцо камень.
От неожиданности девушка плюхнулась в воду. Завертела по сторонам головой, сидя на корточках и прикрывая грудь рукой, — пыталась понять, откуда смотрят.
— Эй! — крикнул Орпата. — Я тебя не трону. Не бойся.
— Отвернись!
— Уже! — Орпата улыбнулся, а сам подумал: "Щас, еще чего".
Купальщица на полусогнутых ногах подбежала к одежде, быстро натянула рубашку и штаны. Потянулась к луку.
Тот же голос, но уже за спиной, строго сказал:
— Не балуй. Не успеешь.
Она отдернула руку, повернулась. Оба смотрели друг на друга. В глазах Орпаты застыло восхищение. В ее — любопытство.
— Что тебе надо? — девушка успокоилась, поэтому решила взять инициативу в свои руки.
— Ничего, просто воды хочу набрать.
— Другого места не нашел? — беззлобно проворчала она, уселась на землю и стала натягивать сапоги.
— Нет, — рассеянно ответил сколот, не отрывая взгляда от треугольного выреза ее рубашки.
И вдруг покраснел. Девушка улыбнулась уголками рта. Подошла вплотную:
— Я тебя видела в лагере. Ты кто?
— Орпата… из нома Окгамасада.
— Один?
— Нет, с Токсисом.
— И что вы здесь делаете? Это земля тавров.
— То же, что и ты, — прячемся.
— Ну, давайте, — она лукаво посмотрела на него, — прячьтесь дальше. А я пошла… Меня ждут.
— Кто? — Орпата нахмурился. — Хармид?
Язаматка не ответила, просто осуждающе посмотрела на него. Ему вдруг захотелось схватить ее, перекинуть через плечо, рвануть сквозь лес, обхватив упругие бедра, вдыхая запах тела. А потом бросить в траву и…
Стряхнув морок, спросил:
— Вы куда идете?
— В Херсонес.
Орпата заулыбался:
— Вот там и встретимся. Я тебя найду.
— Вряд ли, — насмешливо бросила язаматка, — мы там не задержимся, в Гераклею поплывем.
Орпата хотел спросить — зачем, но девушка бросилась бежать.
— Как тебя зовут? — крикнул он вдогонку.
Из чащи еле слышно донеслось:
— Быстрая Рыбка…
Возвращаясь к стоянке, он вдруг понял очевидную вещь: порученец Кизика через кишащие таврами горы, с риском для жизни пробирается в Херсонес, чтобы оттуда срочно плыть в Гераклею. Ясное дело — за военной помощью. Но зачем ему язаматка?
Чтобы узнать это, нужно взять самого Саммеота.
"Ах ты тварь, — зло подумал он, — от меня не уйдёшь".
4В одну из прогулок одрис спросил Миртию:
— Как ты оказалась в храме Афродиты?
Элевтера закусила губу. Другому она не стала бы открываться, но Спарток…
— Мне исполнилось девять лет, когда умерла мама. Из пятерых детей я была старшей. Вскоре отец завел сожительницу — Корину. Невзлюбила она нас — сама-то не рожала. И зачем только он ее в дом привел?
Вопрос повис в воздухе.
Вздохнув, Миртия продолжила:
— Корина работала кладовщицей на чужом винограднике. А отец любил выпить. Вот она и таскала ему вино каждый день. Он как глаза зальет, ему на все плевать. Мы дома и себя, и его обслуживаем, пока он пьяный валяется. Она вечером придет, а он сюсюкает, ластится к ней, понимает, что опять принесла. Потом ее поймали на воровстве, избили, но оставили уборщицей в поместье. Корина тогда вообще перестала у нас появляться. Вина в доме ни капли. Отец ходил ошалелый, рвал и метал, мы по углам прятались… Продал все, что можно.
Она смахнула слезу краем пеплоса:
— А однажды привел жрицу Афродиты, показал на нас и говорит: "Выбирай". Та ощупала каждого, словно скотину на рынке, в рот посмотрела и забрала меня с собой. Вот так я и стала гиеродулой.
— Ясно, — на скулах Спартока заиграли желваки.
История, конечно, тяжелая, но вполне обычная.
— Как гиеродула становится элевтерой? — спросил он.
— Проходит обряд посвящения. Для этого устраивается мистерия[204] в большой праздник, например весной на Великие Дионисии, осенью на Великие Элевсинии или Тесмофории в честь Деметры. На празднике Апатурий пантикапейцы чествуют сразу трех богов — Афродиту, Ахилла и Великую Гилейскую Мать.
— Храмы в эти дни, наверное, ломятся от дарителей, —