будешь сама пачкаться, — я снова трясу Коррозию, пытаясь вывести из оцепенения. Я не боюсь, что она набросится на меня. Гораздо страшнее то, что я вижу. Она готова растерзать Лорну, действительно готова! — Прошу тебя. Прекрати это.

Лили с другого края площадки взвизгивает, вторя мне. Череда всхлипов проносится над головой, как стая птиц. Мне очень хочется обнять девочку, но я не могу сделать это сейчас. Кошмар должен прерваться любой ценой.

— Коррозия, — продолжаю я. — Прошу тебя!

— Ладно, — к моему облегчению, Коррозия разжимает руки. По тонкой шее Лорны бегут ожерельем красные пятна.

Лорна хватает ртом воздух, обвивает пальцами свои плечи. Красная ссадина горит на её запястье. Словно с неё сорвали металлический браслет.

Браслет. Я вспоминаю сжатые кулаки девушки из лифтовой шахты и безделушку, высовывающуюся меж её пальцев. Боже! Может, было бы лучше, если бы Коррозия придушила Лорну?!

Хотя, не стоит думать так. Я не знаю, что творится в голове у второй. И, тем более, не представляю, что произошло между ней и покойной девушкой. Вероятно, Лорна противостояла ей. Она совсем не похожа на убийцу. Разве что на ту, кто, защищаясь, бьётся до последнего.

— Иди, куда шла, — продолжает Коррозия. — И не попадайся больше мне на глаза.

— Я не оставлю тебе это, — хрипло отвечает Лорна. — Даже на том свете. Если я умру здесь, первой, кого я заберу с собой, станешь ты!

Коррозия не отвечает. Она поднимается и резко отворачивается. Наклоняется над Нетти и осторожно складывает её истерзанные руки на груди. Я боюсь заглядывать в её лицо, потому что знаю, что она плачет.

И лишь когда я убеждаюсь, что Лорна и Лили ушли наружу; и лишь когда их шаги стихают и сливаются с тишиной, я позволяю себе заплакать вместе с ней. Маска сорвана: осталась лишь голая кожа. И рана болит, очень болит.

Самое страшное началось. И передышки не будет.

Вилма

Я ступаю по вязкой жиже. Тёплая субстанция окутывает босые стопы, облизывает лодыжки, карабкаясь по коже. Она кажется живой, словно состоит из миллиона переплетающихся щупалец, готовых в любой момент оторвать от пола и отправить в рот неведомой зверушке.

Упругие всплески размеряют путь по метрам. Шаг. Ещё шаг. Вокруг — тугой воздух и бесконечность коридоров. Распутья в шесть дорог, покосившиеся стены, звёздное небо, рыдающее лучами, вместо потолка. Зелёное, как шартрез. Глубокое и безнадёжное, как дыра, в которую укатились мои воспоминания.

Не знаю, сколько уже я слоняюсь по странному месту. Не припомню и как сюда попала. Очевидно одно: выхода не предвидится. Если только вверх, в пронзительную зелень небес, да только крыльев нет. Как нет и гарантии, что кислотно-звёздный яд не спалит меня дотла.

Это ловушка. Кто-то играет со мной, как с белой мышкой. Жаждет, чтобы я молила о пощаде и грезила о моменте, когда истерзанное тело отпустит душу.

В тишину тонкой нитью вплетается шелест. Сначала — отдалённый, похожий на колебания морских волн. Плюх-плюх, плюх-плюх, буль… Потом плеск становится чётким и ритмичным.

Шаги.

Ещё один невольник? Или тот, кто заточил меня здесь, наконец, соизволит со мной повидаться?!

Я вглядываюсь в темноту. Навстречу мне движется фигура. Крупная девушка. Я различаю её светло-русые волосы в полумраке. Они спускаются на плечи водопадом и колышутся, как на ветру. От неё веет холодом могил и молчанием космических глубин. Её мёртвый штиль настолько осязаем, что, кажется, способен протянуть ко мне свои щупальца и утащить на ту сторону бытия.

Мне не хочется иметь с ней дела. Пусть остаётся в своём вакууме: я не пойду за ней.

— Не приближайся, — выставляю вперёд руки.

Мрак расступается, пропуская знакомую фигуру. Руки девушки болтаются вдоль туловища. В левой ладони зажат предмет, похожий на мешок для лото. Густая испарина, клубящаяся у пола, не даёт возможности разглядеть, что это. Но теперь, когда я различила её лицо, меня волнует другое. Я видела её раньше, определённо, видела! Только где? При каких обстоятельствах?!

Нервы гудят, как провода. Попытки вспомнить тщетны и болезненны. Я напрягаюсь, но ни к чему не прихожу. В голове звенит, и мне кажется, что из носа вот-вот хлынет кровь. Мысли отказываются цеплять друг друга и выстраиваться в ряд. Знакомые условия порождают новые выводы. Может, я схожу с ума?

— Зачем ты сотворила это? — незнакомка открывает рот. Её голос звенит в воздухе переливом натянутых струн. — Зачем?!

— Что сделала? — я не понимаю, о чём она, но делаю шаг навстречу.

— Зачем? — продолжает девушка. От неё разит гниющим мясом и скисшим молоком. И стоячим болотом. — Это сделало тебя любимой? Счастливой?

— Что «это»?! Объясни мне!

— Не притворяйся. Ты всегда была глупой и несуразной неудачницей, ею и осталась.

Туман рассеивается. Блики ложатся на лоб девушки, подчёркивая крупные поры. И лишь теперь я понимаю, кто стоит напротив меня. И как я могла не заметить этого раньше?! Сложно не сообразить — ведь каждый день вижу это лицо в зеркале. Она — моё отражение. Разве что, у моей второй ипостаси другая причёска. И нет татуировок и бодмодов.

— Не раскаиваешься, Вилма? — говорит мне Другая Я. — Как ты спишь по ночам?!

Я опускаю глаза. Знакомый взор слишком ранит. Оцениваю фигуру собеседницы, стянутую ужасным мини. Грудь у неё на нужном месте и весьма недурна. Ну, надо же.

— Почему я должна каяться? — проговариваю сквозь зубы. Тело колотит дрожь.

— Ну да, — фыркает собеседница, — ты никогда ни о чём не сожалела! Глупо было надеяться.

Другая Я вскидывает ладони, и тут я начинаю кричать. То, что я вижу, слишком омерзительно. Пальцы моей собеседницы сжимают ушки выпотрошенного кролика. Алое месиво ссыхается на его белой шёрстке. Из прорехи в животе зверушки высовывается мускульная трубка: должно быть, крупный сосуд.

— Кричи, кричи, — ухмыляется Другая Я. — Громче. Ты должна почувствовать то же самое. Это случится, Вилма. Случится.

С трудом отрывая окаменевшие ноги от пола, я пячусь. Жижа, пузырясь, хлюпает под подошвами. Я снова опускаю глаза и пытаюсь не споткнуться. Взгляд ловит ноги собеседницы на высоких и острых каблуках. На её лодыжках горят разводы крови.

Черти зелёные! Она везде! Кровь! И даже вязкая субстанция, по которой я ступаю, тёмно-алого цвета…

Я выдавливаю из себя воздух. Вопль режет горло в мясо. Голосовые связки сводит, а поперёк гортани становится ком. Крик перетекает в немощный стон. Как же я ничтожна и слаба!

— Потому что ты — неудачница, — заключает Вторая Я, словно прочитав мои мысли, и кидает мне в лицо изувеченный кроличий труп.

— Нет! — воплю я, соскребая с лица кроличьи внутренности. Кусочки печени