Майор тяжело вздохнул и аккуратно засунул сигарету обратно.

— Поймите, — начал он с тоской глядя на пачку сигарет. — Никаких вопросов у меня к ней нет, ведь все итак предельно ясно. Была попытка изнасилования, но все участники по счастливым для Смирновой обстоятельствам мертвы. И вроде как дело можно закрыть, но нам не дают. На нас давят сверху и требуют ответы на очень странные вопросы. И боюсь кроме вашей Смирновой никто на них не ответит.

— И все же своего согласия на допрос до полного выздоровления Смирновой я не дам, это может ещё больше её травмировать. Клятва Гиппократа знаете ли подсказывает, что ещё не время.

— А нам и не нужен допрос. Нам нужно, чтобы вы дали Смирновой немного свободы, скажем сегодня ночью. Ознакомьтесь с документом, — майор протянул папку с несколькими листами. — Тут все подробно описано, включая то, что вы не несёте никакой ответственности за последствия.

Валерий Андреевич взял папку с бумагами, раскрыл и начал водить глазами вдоль строчек, изучая содержимое документа. Постукивание по столу ручкой и резкие, шумные перевороты листов говорили, что вся эта идея доктору явно не по душе, но спустя несколько минут напряжённого молчания под участившиеся удары ручки о стол он все же спросил:

— А как же ее родители?

— Они уже дали свое согласие, впрочем, как и ее друзья, — небрежно махнул рукой майор. — Так что все в курсе. Если больше вопросов нет, то распишитесь здесь, здесь и здесь…

***

Проклятая больница… Закрыли в четырех стенах, лишили возможности спокойно без присмотра перемещаться, а про то чтобы на улицу выйти и речи быть не может, особенно в одиночку. А ещё эти больные на голову врачи со своими тупыми вопросами про самочувствие и горстями таблеток. Такое ощущение, что меня держат тут за сумасшедшую, причем социально опасную. Я ведь даже не пыталась никому навредить, мне просто нужно немного свежего воздуха, немного свободы, а то так ведь реально можно умом тронуться. А ещё эти уколы... Что это вообще такое? Почему от них появляется ощущение нереальности этого мира, излишней лёгкости, почему? Это типа лечение от депрессии? Хотя какое там лечение, они же сами в нее вгоняют. Или изоляция от внешнего мира и куча препаратов должны мне помочь? Как? Благо хоть маму с папой и Аньку иногда ко мне пускают, хоть какая-то отдушина… А то эти фашисты даже телефон отобрали…

Но больше всего меня здесь напрягает полиция… Я им ещё в первый день все рассказала во всех подробностях, а им все мало. Они все лезу и лезут, лезут и лезут даже не смотря на запрет главврача. Хоть кто-то понимает, что мне это все не нужно, ведь даже сама мысль о той ночи на меня нагоняет панический ужас, особенно в темноте. Да, теперь к моим фобиям пауков и замкнутого пространства присоединилась еще и темнота, я и раньше ее не любила, а теперь и подавно, особенно в одиночестве, когда не чувствую никакой защиты. Все чаще приходится спать со светом, иначе ощущение опасности просто не даёт уснуть, даже успокоительные в этом случае не помогают.

Щелчок замочной скважины и с мерзким протяжным скрипом в полуоткрытой двери появилась медсестра. Очередная змеища в этом сумасшедшем экзо террариуме. Стремная, жирная с растрёпанными волосами и вечно блестящей от пота кожей на лице. Я вижу с какой она ненависть и завистью смотрит на мое юное тело. Мне кажется, если дать ей возможность меня убить, то она с радостью ей воспользуется. Боже, я вообще не понимаю, как в свои тридцать лет можно выглядеть на все пятьдесят? Хотя нет — знаю. Нужно все время жрать, жаловаться на то что какой-то Олег Викторович не обращает на нее внимания и ничего не делать. Нет чтобы в порядок себя привести, сесть на диету, фитнесом заняться, ну на крайний случай липосакцию сделать, а потом уже мечтать о идеалах…

— Леночка, как себя чувствуешь? — сказала медсестра с натянутой улыбкой и сканирующим ненавидящим взглядом. — Все хорошо?

— Да, Юль, — я когда впервые ее по имени и отчеству назвала так она была готова порвать меня на фашистский флаг и попросила называть ее только по имени. Даже в таких мелочах комплексует. — Все хорошо.

— Если что нужно, то я на посту.

Дверь захлопнулась и сразу же за ней раздался радостный возглас:

— Олег Викторович, сегодня вы с нами дежурите?!

— Да, Юленька.

— Ой как здорово! Я как раз ваши любимые печеньки приготовила. Может чаю попьем? — господи, какие тебе печеньки?! Брокколи жри три раза в день, а ещё лучше ананасы — там бромелайн, говорят он жиры сжигает.

— Было бы неплохо, а то я с обеда ничего не ел. Пойдёмте.

Как только торопливые шаги по коридору окончились хлопком двери ординаторской до меня быстро дошло, что закрыть то опасную для общества личность, то есть меня, забыли, улетев на крыльях любви. А ведь это отличный шанс немножечко прогуляться. Я ведь примерная пациентка, почти... Да и попыток сбежать не делала, авось сразу не хватятся, но нужно торопиться, а то чай он как бы не бесконечный.

Быстро сменив свое больничное одеяние на более человеческое я выглянула в коридор и осмотрелась… Вроде пусто, можно идти и лучше босяком.

Стараясь не издавать шума потихоньку проскользнула мимо ординаторской, там хоть и стоит темное стекло, но тень могли и увидеть. Пронесло… А вообще, вокруг абсолютная тишина, ни медперсонала, ни шатающихся от бессонницы и безделья пациентов, вообще никого, будто вымерли все или уснули. Точно, уснули. Даже охранник на проходной дрыхнет прямо за столом. Может здесь нет ничего особенного и так всегда бывает после отбоя? А то за несколько дней я так ни разу ночью из палаты не выходила. Да и смысл? Все равно ведь никуда нельзя, а туалет и душевая кабина у меня своя.

Среди всего этого молчащего царства выбивалось лишь отделение скорой помощи. Там стоял шум и гам из-за каких-то пострадавших непонятно от чего людей. Все в кровоподтеках и воняют каким-то мерзким дешёвым то ли алкоголем, то ли одеколоном — алкаши, наверное. Небось сами себя уделали, а теперь друг на друга заявления пишут за нанесение телесных повреждений. Да оно и хорошо, пока все заняты пострадавшими до меня им дела нет. Я же не