Но даже тайные технологии прошлого были ограничены несовершенством сплавов, поэтому с годами «священные сосуды», как и любое другое оружие, тупились и ржавели, постепенно превращаясь в рыжие хлопья и обломки. Поврежденная форма сильно сказывалась на заключенной в нем душе: кто-то по мере того, как разрушалось само оружие, мало-помалу рассеивался, а кто-то еще до смерти формы терял разум. Но все без исключения были обречены разделить участь своего сосуда. Не бывает так, чтобы погибло что-то одно. Сюань Цзи не знал, насколько могучим было такое оружие, но считал, что все эти духи глубоко несчастны.

Забытые на древнем поле боя, они на тысячи лет остались без хозяина и сопровождали Сюань Цзи с самого его рождения. Они стали для него первыми соседями, друзьями и даже «народом». По какой-то причине они безоговорочно подчинялись ему, и даже те духи, кто утратил разум, в присутствии хранителя ненадолго успокаивались. Призрачная армия называла его «старейшиной хранителей пламени» и старалась во всем услужить, а когда кто-нибудь из них не мог больше выносить чудовищных страданий, он обращался к Сюань Цзи с мольбой, чтобы хранитель освободил страждущую душу от бренной оболочки.

– Хорошо, – мягко ответил на очередную просьбу Сюань Цзи. – Тогда пойдемте к алтарю.

Тот алтарь находился на южной стороне, за главным залом храма, и его окружали тридцать пять каменных стел. На каждой были вырезаны даты рождения и смерти, и, как объяснил Дао И юному Сюань Цзи, они принадлежали предыдущим тридцати пяти хранителям пламени. Вероятно, покойные и были «прародителями» Сюань Цзи.

После смерти прежнего хранителя пламени рождается новый, и сам Сюань Цзи тоже «родился» в этом каменном лесу стел. Свои ранние годы он помнил плохо, лишь смутно знал, что не мог тогда двигаться. Кажется, в те времена он даже не ел и не пил. Если верить Дао И, можно сказать, он развивался словно клубень картофелины, медленно прорастающий из останков предшественника.

Как оказалось, духи оружия заранее вымели алтарь дочиста и в его центре положили сосуды тех, кто просил об освобождении: сломанный топор и старинный, весь изъеденный ржавчиной, меч.

Духи оружия хорошо знали эту церемонию и теперь один за другим подходили попрощаться с Фу Ци и Цзянь Шиэр. В большинстве своем эти искалеченные души уже утратили способность говорить, а потому просто молча подходили, стояли в знак прощания, а потом отдалялись, чтобы встать вокруг алтаря. Простившись со всеми, Фу Ци и Цзянь Шиэр опустились на колени перед Сюань Цзи; один из них коснулся лбом земли. Их силуэты вспыхнули и погрузились в сломанный топор и старинный меч.

Следом Сюань Цзи с осторожностью мастера, знающего свое дело, принял у Дао И беленый холст, встал на колени и тщательно принялся протирать обломки оружия, убирая пыль и налипшую грязь.

Неожиданно налетел ветер и прогнал облака – небо прояснилось. Солнечный свет тут же залил алтарь, и яркие лучи падали как раз на ту часть клинка, где недавно беленым холстом удалили ржавчину. Там виднелось совсем стершееся имя. Из всех его знаков угадывался только ключ «трава». Но «трава» встречается во многих иероглифах – что толку гадать, как звали меч? И уж точно он не был легендарным клинком вроде Мо Е. В ущелье Чиюань томились души простых людей без рода и племени, души бесполезные и безобидные, как будто рожденные лишь на горькие муки.

Тщательно вытерев топор и меч, Сюань Цзи спросил:

– Не сожалеете?

Ни оружие, ни духи не откликнулись.

Следуя правилам, Сюань Цзи трижды повторил вопрос и немного подождал, но духи так и не вышли из своих сосудов. Они не жалели о своем уходе.

– Благодарю, что все эти годы удостаивали меня своей заботой. Я провожаю вас… – торжественно изрек Сюань Цзи, прижимая руку к груди, а затем тихо добавил: – …братья.

С этими словами он погрузил палец в центр груди между ложными ребрами, вытащил огненный шар и взял в ладони. Привлеченные огнем, топор и меч воспарили над алтарем, несколько раз облетели его, будто не желая расставаться, но потом все-таки приблизились к протянутому огненному шару.

Сюань Цзи прикрыл глаза.

Как только останки меча и топора коснулись шара, он разом вырос и полностью их поглотил. Пламя взвилось, вспыхнуло ослепительно белым. Этот оттенок свидетельствовал о том, что его жар «способен расплавить что золото, что нефрит». В один миг топор и меч истаяли в руках Сюань Цзи.

Из пламени поднялись две прозрачные фигуры и ненадолго повисли перед Сюань Цзи. Одна – высокая, другая – пониже. И как же они отличались от изувеченных и окровавленных духов оружия! Высокая оказалась худощавым мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой и в залатанной, но опрятной одежде. Больше всего он походил на бедного, но честного ученого, умеющего держать себя с достоинством. Вторая фигура была изящной и хрупкой. Украшения в волосах и женские формы выдавали в ней совсем юную девушку. Теперь обе души приняли облик, который имели при жизни – еще до того, как их заточили в оружие.

Вглядываясь в огненный шар, Сюань Цзи успел увидеть лишь несколько картин чужого прошлого. Жаль, что эти сцены, как и при «Выслушивании трупа», только промелькнули перед ним и были такими сумбурными и короткими, что невозможно уловить ни сюжета, ни темы. Едва появившись, эти истории чужой жизни растаяли вместе с силуэтами освобожденных пламенем душ.

Остальные духи оружия по-прежнему молчали и долго глядели на пламя, горящее над алтарем. Мало-помалу огонь потускнел, опал и наконец исчез в ладонях Сюань Цзи. Только тогда запертые в оружии души разошлись кто куда, поодиночке, словно неприкаянные голодные духи. Всякий раз после церемонии Сюань Цзи терялся в догадках, о чем они думают.

Когда к нему впервые обратились с мольбой об освобождении, Сюань Цзи испугался, что потом к нему выстроится целая очередь, чтобы попросить огоньку. В конце концов, для духов оружия смерть была скорее желанна, чем страшна. Однако после нескольких церемоний Сюань Цзи убедился, что тревожился зря, никаких очередей не будет. Пускай духи оружия почти не знали, что такое «радость» и «любовь», но все еще цеплялись за жизнь и за свою оболочку. Лишь когда они действительно доходили до крайности (как говорится, «Горные гряды, вода – и нет пути вперед…»), духи тщательно обдумывали свое решение уйти и тогда уже прощались с миром.

Оставшись один, Сюань Цзи сел на алтарь. С него ненадолго спала тяжелая маска лукавого и уступчивого юноши. Залитый ярким солнечным светом, он казался отрешенным и одиноким. В