с длинной косой, вторая женщина, которая помогала вести бабушку… она выглядела ещё хуже. Всё тело у неё было обнажено, изрезано, искромсано, вскрыта брюшина и грудная клетка и там было пусто. И судя по всем, делали это всё пока они были в сознании.

Смотреть на это долго не мог. Очень хочется домой, поиграть с сыном, поругаться с Ксюшей, что я опять наобещал Антошке конфет… Вот зачем запрещать ребенку есть конфеты? Дома запрещаешь, а в саду приходит кто-то и раздаёт всякие вредные сладости в честь своего дня рождения и они все объедаются. Мало кто до дома может донести мишку Барни, а если дали два и смог один донести, то ведь весь в слюнях от желания его съесть. А состав там такой, что лучше не читать. Хочет ребенок, значит для мозга нужно, надо не запрещать, а ограничивать…

— Надо узнать у этой суки, что они делали и зачем, — сказал рядом женский голос. Приятный туман перед глазами разошёлся и всё опять окрасилось красным цветом.

— И так понятно, бля! Вон, сердца нет, сисек нет, все лицо ей срезали, твари, бля! Они их жрали! Ты что, не насмотрелась на улицах? Всё то же самое, бля!

Прибежала Лена, услышала последнюю фразу Семёна и её начало тошнить.

Ненавижу это всё, ненавижу.

В этот момент, дед в наших руках по-особому изогнулся и открыл глаза. Через кляп вместо стонов начал что-то мычать, я поспешно освободил ему рот.

— Яяяя умираю, убейте, бооольнооо, пожалуйста, пожалуйста, люди добрые, убейте меняяя!!

Я посмотрел на Лену.

— Он может выжить?

— Неееет, только в реанимации, да и то вряд ли. Столько крови потеряно, он дышит только из-за этой чудо-праны, не знаю что его держит, с такими ранами не живут! Могу заштопать, но части печени у него нет, внутренние органы повреждены, насколько серьёзно сложно сказать… Там ножом кромсали… жуть… подключичные артерии были срезаны с мышцами, межреберные повреждены, повязки кровь не останавливают… хотя кровотечение не такое сильное, как должно быть, но все равно это нереально.

— Убейте, прошууу, аааа…

— Я сделаю, бля, — сказал Семён и потянул из ножен широкий клинок, — Петрович, прости что поздно успели, бля, знакомы недолго, но ты мужик достойный, бля, земля тебе пухом!

— Стой! — рявкнул я.

— Чего, бля?

— Лена, качай прану от меня в него.

— Что?! — изумилась девушка.

— Качай, у тебя навык на это, используй!

— Белены, бля, объелись?

— Держи ноги, бля, и не мешай!

Семён так изумился, что замолчал.

— У Леночки специальный навык на работу с праной, — пояснила со спины Алиса, — вдруг поможет.

— Гомеру гоните, — пробормотал от двери зек с недоверчивой рожей.

— А ты, бля, не обратишься? Может, он тоже теперь такой?

Лена Семёна проигнорировала, конечно, какой смысл, когда делала первую перевязку вся перепачкалась. Положила руку на живот раненого деда, второй взяла меня за ладонь и зажмурилась. Сильно сжала мне пальцы.

Я быстро вызвал свой интерфейс.

Прана: 24442.

Ещё раз.

Прана: 24441.

Ещё.

Прана: 24440.

Единичка снималась из-за вызова.

У Лены не получалось.

Ну, идея показалась мне стоящей. Она ведь могла из кадавров тянуть прану. Значит и передавать могла в теории. У земляной твари она как-то вытянула остатки праны молниями и в себя и в нас. Наверное, надо поднимать уровни, прокачивать навык какими-то способами, так просто это не работает. Хотя никто не знает как тут эта фигня работает.

Прана: 24439.

Дед корчился и стонал, изо рта текла пена с кровью, из глаз лились слёзы с кровью. Пиздец. Ненавижу. Твари.

— Сергей! Не работает, мучаем только зря!

— Делай. Как с сердечно-легочной реанимацией, делай, пока есть силы. Все получится.

Лена всхлипнула, вся сморщилась от новых усилий.

Рядом столпились Слесарь, Егор, Алиса, женщина в рубашке. Как и Семён сначала не верили, теперь как дети, ждут чуда.

Траханная Система, а ведь Минхо тоже ранен в плечо, да и нога у него сломана. Вот кого надо лечить, а не безнадежного деда. Хотя этот дед боевой, дорогу пробивал сюда с моим мечом и тут не прятался, бился, жизнь мне спасал. Траханный мир! Один я тут хочу разнести на шестерёнки эту железную тварь, что нас закинула в этот говённый тест?

Тут я почувствовал какое-то новое чувство. Резко накатила слабость, неприятно закололо в сердце, заболела голова, проснулся правый пустой глаз, там началась сильная резь.

Прана: 23072.

Внимание! Матрица нестабильна!

Уменьшилась. И опять выскочило красное мигающее предупреждение.

— Получается, Лена, умничка, — прохрипел сдавленно. Пять секунд, десять. Сердце будто сжал кто-то в кулак и давил нещадно. — Давай, давай…

Каждый удар сердца начал пульсировать в голове, снова высокий пульс.

Потерял счет секундам, вспышки боли в голове стали сильнее, руки, ноги ослабли, я брякнулся боком на пол, рядом раздался испуганный крик. Лена нагнулась ко мне, посмотрела в глаз, приложила пальцы к шее.

— Жить буду, — пробормотал я, закрывая глаз, сильно захотелось вырубиться.

Прана: 19546.

Внимание! Матрица критически ослаблена!

— Сколько праны осталось?

— 19 тысяч. Ты забрала пять тысяч.

— Ох, а как будто тебя убила! Лежи, восстанавливайся. Так, кровь остановилась, это сработало, но мне нужны ещё добровольцы!

— Давай меня, бля! Только руку сначала вытри, не трогай меня грязной!

— Лена, — сказал я, — недолго, это очень тяжко переносится. Ты из меня как душу вынула.

Возможно это не сказал, а подумал, ощущения были как когда принял много коньяка с колой — только сильнее в несколько раз — крутятся вертолёты, голова, казалось, оторвётся и улетит куда-то. Открыл глаз, стало хуже, закрыл, нах эту траханную реальность.

Рядом суетились, шумели, а я заснул в луже застывающей ещё теплой крови.

Пока я спал, меня качало на волнах, а потом приснился необыкновенно яркий сон.

Я был мальчиком, лет семи-восьми. И прятался вместе с мамой в каком-то подвале, рядом было много других женщин с детьми, бабушек, некоторые дети сидели одни, обнимая игрушки или держа за руки более старших детей. Хотя нет, я оглянулся и понял, что все держат друг друга за руки. Фигуры мамы и соседей проявлялись и исчезали в жалком желтом свете мигающих ламп. Всем было страшно.

Сверху раздавались звуки взрывов, так что часто на голову сыпалась земляная пыль, становилось трудно дышать и некоторые лампочки гасли, но через некоторые время снова разгорались, а в лицо приходил порыв свежего вкусного воздуха. Несмотря на большое скопление людей, было тихо. Я знал, что шуметь нельзя. Нельзя кашлять, нельзя шевелиться, нельзя шумно дышать. Если плачешь, то плачь молча.

Шум привлечёт к нам внимание, это очень опасно. Снаружи