— Как ты мог заметить, Игорь, — сказал Вакулин, что остановился рядом со мной, чтобы поговорить, — все это действие с соревнованиями проходит в определенном секрете. Закупщик техники — большая заграничная компания, которой нужны дешевые, неприхотливые в обслуживании и относительно надежные комбайны за хорошую цену. Наша страна такие машины предоставить может. Причем на долгосрочную перспективу. Да вот только есть у нас конкурент, что готов предложить свои машины. И у конкурента есть определенное преимущество.

— Конкурент из капстраны, — догадался я, — как и закупщик.

— Верно, — сказал Вакулин, — да только закупщику очень уж хочется получить именно советскую технику, потому как тут дешевле… Но есть и другие с этим проблемы, которые и стали причинами для того, чтобы провести все эти соревнования. Политические. Вот потому-то и оглашать проведение соревнований никто не хочет.

— Удачное время выбрали, — задумался я, — как раз под олимпиаду, когда взоры всего мира прикованы к Москве. К большому спорту.

— Именно, — Кивнул Вакулин снова. Потому никто особо и не хочет показывать, что сюда, в край, вообще прибудут какие-то иностранцы. А если селить их в Армавире, об этом тут же станет известно. Ну а за пределы Красного поселения такая весть вряд ли выйдет. Внутри-то быстро разойдутся слухи, а вот снаружи… В общем, не будет никому особенного дела. Мало ли что там, в рядовом краснодарском колхозе твориться.

— А кто ж наши соперники? — Набрался я наглости спросить.

— Немцы, — пожал плечами Вакулин, — большой немецкий концерн из ФРГ. Машину у него что надо, конечно. Серьезные соперники. Да вот только больно дорогие и сложные в обращении. Так что у советской техники есть реальный шанс на победу.

— Надо же, — хмыкнул я, — угадал. И правда, немцы.

— Кто угадал? — Улыбнулся Вакулин.

— Да так, никто, — отмахнулся я, — ладно, Евгений Герасимович, бывай. Пора мне ехать на работу.

— Да и мне, — пожал мою руку Вакулин, — мне еще нужно двух немцев разместить где-то. А там требования, сам понимаешь, огого! Не в каждую хату их, чертей, посадишь.

— Ну-ну, — сказал я с улыбкой, — удачи!

Лежал мой путь теперь прямиком на поле, что пролегало между Красной и соседними хуторами, за посадкой. И решил я по этому поводу заехать в магазин, что в центре стоял, по пути, да купить себе к узелку, что мать утром собрала мне на обед, еще и свежую булочку хлеба. Дома-то закончился. Светка, что сидела целыми днями за уроками, забыла сходить в ларек да взять по талону. Пришлось мне выкручиваться своими силами. Ну да и ладно.

Погода сегодня в Красной была чудесной. Ушли тучи далеко на запад. Виднелись они еще где-то над Армавиром, почти у самого горизонта, а над нами стояло уже синее небо. Припекало солнце, что высушило к обеду почти всю землю. Кубанское лето, оно всегда жаркое.

В центре к, обеду, было уже не так уж многолюдно. Колхозники были на работе, а пенсионеры, которые в основном и ходили тут, по центру, по центральному рынку, уже давно поделали свои утренние дела, разошлись по домам, подальше от жаркой погоды.

Колхозный рынок мало помалу расходился по домам. Прошла его утренняя главная пара.

Подрулил я к небольшому магазину, что стоял деревянным сооруженицем у новой станичной пекарни, что пахла свежим хлебом за высоким беленым забором из оштукатуренного кирпича.

Остановился я аккурат за стареньким мотоциклом Явой, что, снаряженный люлькой, стоял у входа в магазинчик.

Пока вынул ключи из замка зажигания, опустил я, привычным делом, глаза на приборную Белкину панель. Открыл уже дверь, чтобы выпрыгнуть наружу, да поднял взгляд, как-то невзначай. Нахмурился.

Из магазина вышел и стал возле мотоцикла, узкой своей спиной ко мне, Пашка Серый.

Глава 29

Я на мгновение замер. Сузил глаза и нахмурился, пытаясь рассмотреть: он это, или же я обознался? Потому как не верил я, что Пашка может так просто ходить средь бела дня по Красной, да делать вид, будто ничего и не случилось. Слишком он для такого был хитрый.

Однако глядел я на него совсем недолго. Едва чуть-чуть повернул, Серый бочком лицо, увидел я в его полузакрытом от меня профиле знакомые Пашкины тонкие черты: узкие кости челюсти, острые скулы. Тогда я решился.

Тихонько спустившись, быстро-быстро пошел к Серому. Не хотел, чтобы так уж сразу он меня увидел. Даст еще деру.

Отбило у меня тогда всякие сомнения. Был он одет как Серый: в свободные на его худых ногах брюки и вислую клетчатую рубаху с закатанными рукавами. Копия его. Вернее, сам он.

Надо было мне удивиться, наверное, что он тут ходит, да только откинул я всякие удивления. Просто шел, чтобы взять Серого за шкирку.

Пашка, же услышал, что кто-то есть позади него и обернулся, глянул на меня своими странными глазами. Я замер, нахмурился.

— Чего тебе? — Спросил, нахмурившись в ответ, высокий, худощавый паренек лет девятнадцати, — чего так смотришь?

Был это не Серый. Хоть и очень похожий, но не Серый. Не его маленькие злые глаза смотрели на меня. Не его острый, немного птичий нос нависал над тонкими губами. А вот овал лица, вытянутый, со вздернутыми чуть-чуть кверху уголками нижней челюсти, вполне себе походил на Серовский. Походили и острые скулы. Прямо-таки один в один.

Я быстро догадался, в чем дело. Догадался, чье лицо мне напомнил этот паренек.

— Тебя кто, малой, — ухмыльнулся я, — так мотоцикл ставить учил? Ты тут не один, а мне теперь машину чуть не к обочине тулить.

Естественно, я просто выкрутился из глупой ситуации. А то, что была она глупая, я почти сразу догадался. Никакой это не Пашка Серый. А брат его младший. Тот самый, о котором я слышал не раз, но никак не пересекался. Потому как работал он где-то в огородней бригаде колхозником.

Если Пашке было где-то двадцать два двадцать три года, этому парняге не больше девятнадцати. Тем не менее округлые мальчишеские черты, что сохраняются у парней иной раз, чуть не до двадцати пяти, уже схлынули с его впалых Серовских щек.

Тонкокостное лицо брата Пашки Серого, слегка курносым носом и немного простоватыми коровьими глазами походило на их с Пашкой мать.

— Ты Пашки Серого брат? — опередил я его, глядя, как тот открыл рот, чтобы возразить мне что-то.

Услышав вопрос, парень, тут же прикрыл рот назад. Сжал братовы тонкие бледноватые губы. Глянул на меня как-то исподлобья.

— Ну? — Я хмыкнул, — чего молчишь? Вижу же я, что да. Что Пашкин.

— А тебе какое дело? — Сказал он, показав большие кривоватые зубы едва ли не в оскале, — чего ты ко мне цепляешься?

— Да тебе повезло, — я рассмеялся, — что ты вовремя оглянулся. А так дал бы я тебе в ухо, коль со спины подошел. Похож ты на Пашку как две капли. И одежда его, и будто бы даже спину братову ты надел.

— Одежа его, — настороженно кивнул он, — ну и что с того? Какое тебе дело? Ты кто вообще такой?

Внезапно глаза парня заблестели узнаванием. Расширились. Хоть и пытался щурить он их недобро, словно бы подражая брату, да только снова стали они выглядеть очень безобидными. Почти что добрыми, как мамины.

— Ты Землицын, — проговорил он, — знаю я тебя. Брата моего побил, да еще и оговорил на суде.

— Да только сбежал из дома, почему-то не я, а брат твой, — ответил я, глядя Серому прямо в глаза, — так за кем тут правда? Уж не сам ли он наворотил такого, что пришлось ему сбежать?

Видел я в глазах малого Серого, что хотел он что-то возразить. Сжимал до бледности и расслаблял свои губы, силясь что-то выдумать. Да только видать боялся сказать чего не того. Оттого и молчал.

Убежал Серый от ответа. Однако глаза отвел так, будто бы сделал вид, что смотрит на деревянный ларек магазина. Будто бы кого-то оттуда ждет.

— Катька! Быстрее! — Прикрикнул он словно бы на магазинчик, а я проследил за взглядом младшего Серого.

Понятно стало мне, кого Серый торопил. Наружу из магазинчика вышла невысокая девочка. Молодая, не старше восемнадцати, носила она цветастую кубанскую юбку, белый, под погоду фартук, да бледно-розовую, застиранную блузочку. Из-под светлой в красных цветочках косынки выбивались соломенные завитки волос.

Девушка, милая лицом,