Так и стоял он, райком партии, расколотый на две половины — на Вакулинскую и вторую, Аллы Ивановны Мироновой.

Вспомнилось все это Егорову по одной только причине — видел он в этой Землицынской снисходительной ухмылке, точно такую же снисходительную ухмылку, которой не раз и не два Вакулин награждал Аллу Ивановну, доводя ее тем самым до белого каления.

— А я уверена у нас именно такое предложение и есть. Точно не откажетесь. Товарищ Егоров высказал мне такое предложение, — нагло соврала Алла Ивановна, — Пусть теперь выскажет и вам.

Николай Иванович вздрогнул снова. На этот раз уже не внутренне, а очень даже внешне. Не ожидал он такого шага со стороны Аллы Ивановны. Выходит, скинула она всю эту ответственность, как заманить Землицына на него одного. Догадывался Егоров, почему она так поступила: осерчала Алла Ивановна на то, что Николай уже отправил в крайком списки участников отряда. Да только отправил он их по требованию самой Аллы Ивановны… Всюду она его крайним оставила.

Егоров стал судорожно соображать, что же ему делать, что сказать, что предложить Землицыну. Решил он скоренько перебрать все возможности, как можно заинтересовать Игоря. А потом встал медленно, потягивая время, чтобы еще раздумать, и сказал то, что пришло ему в голову первым делом:

— Скажите, Игорь, — начал он, — а как там дела у вашей сестры Светланы? Знаю я, что очень вы печетесь о ее судьбе.

* * *

— Причем это тут моя сестра? — Спросил я строго.

Все в комиссии уставились на Егорова. Тот же сильно вспотел. Подмышки его стали серыми от влаги, и он ослабил чуть свой красный галстук, расстегнул одну пуговицу.

Неужто угрожать начнут? Ну если да, так пусть только попробуют…

— Да вы не переживайте, Игорь Семенович, — сказала добродушно Егоров.

— Никто из вас, — ответил я строго, — меня не заставит переживать. Только если злиться. И вот то обстоятельство, что вы тут мою сестру к делу приплетаете, начинает меня очень злить.

Егоров побледнел. Остальные члены комиссии растерянно прятали от меня глаза. Кажется, очень беспокоило их самих, что совсем я перед ними не млею от страха. Одна только Алла Ивановна оставалась спокойной и строгой. Уж кого-кого, а ее мой отказ скорее раздражал, а не пугал.

— Мне известно, — немного растерянно на меня посмотрел Егоров, — что ваша сестра, Светлана Землицына, готовится к поступлению в армавирское медучилище.

— Готовится, — сказал я суховато.

— А как вам перспектива, чтобы поступила она не в Армавирское училище, а в Московское? В училище номер один, например. А оттуда и другие пути высшему медицинскому образованию открыты. Скажем, райком поможет ей со льготным поступлением, а коль уж будет она старательной и прилежной, протопчет себе дорожку в медицину.

Я задумался. Выходит, это ей придется уехать из Красной в Москву. Не будет она тут, в Станице жить, как минимум ближайшие лет десять, пока обучение не пройдет. А то что она хотела получить и высшее образование в медицине, она говорила. Да только не уверена пока в своих силах, боится, что не потянет.

А ведь таким образом смогу я Светку спасти от смерти… Отправить ее подальше от того, кто бы мог ей эту смерть причинить. Там, в столице, будет Света в безопасности, по крайней мере, до девяносто первого года, пока там не начнется Ельцинская бойня. Но к тому времени уже неизвестно куда ее судьба распределит. Где она тогда окажется, но уже зрелой женщиной и опытным специалистом. И будет Света защищена от той опасности, которая грозит ей сейчас.

— Хорошо, — я вернулся на свое место, — если вы гарантируете такую награду за участие, то я согласен участвовать.

Егоров протер лоб дрожащей рукой. Глянул вниз, на Аллу Ивановну с растерянной улыбкой. Потом сел на свое место. Алла Ивановна улыбнулась, что-то ему шепнула.

— Однако, — продолжил я, чем привлек внимание всей комиссии на себя, — будут у меня и другие условия.

— Очень смело вы себя ведете, Игорь Землицын, — улыбнулась ехидно Алла Ивановна, — выставляете нам разные условия.

— В советском государстве все равны, — глядя не на Аллу Ивановну, а на Егорова, пожал я плечами, — так раз вы можете выставлять мне условия, почему же не могу выставлять я?

— Субординацию у нас тоже еще никто не отменял, — Алла Ивановна, которой, кажется, надоела моя упертость, сделала недовольное лицо, скривила полные свои губы.

— Хорошо, — я все же снова встал, — моя сестрица — умница. И в Армавирском училище себя найдет.

— Ну что же вы? — поспешил остановить меня Егоров, — Давайте же хоть послушаем Игоря Семеныча. Узнаем, какие у него могут быть требования. Может сможем мы пойти на то, чтобы удовлетворить и их.

Егоров снова улыбнулся. Глянул на Аллу Ивановну с настоящей мольбой. Та не кивнула, даже ничего не сказала. Да вот только понял Егоров, каким-то только одному ему известным образом ее намерения. Что готова Алла Ивановна послушать мои условия.

— Ну, прошу, Игорь, — посмотрел Егоров теперь на меня, — говорите. Что вам требуется, чтобы поступить в наш отряд?

— Белку оставьте. Если буду участвовать, то только на ней.

— Исключено, — вдруг вклинился Сергей Александрович, беспрестанно поправляя волосы на своей полулысой голове, — у машины очень дурная репутация. Ее не стоит брать в дело.

— Ну вы же коммунист, товарищ, — улыбнулся я снисходительно, — неужели и вы лезвите все в ту же степь? Белка — обычный ГАЗ-53. Причем новый. И двух лет не прошло, как сошел с конвейера. Собран добротно и удачно. Не подводит. Потому буду выступать на ней.

Сергей Александрович сначала хотел было что-то мне возразить, но промолчал, видя растерянные взгляды сопартийцев. Сконфузившись, он опустил взгляд куда-то в разложенные перед собою документы.

— Еще что-то? — Спросила Алла Ивановна.

— Я по-прежнему считаю себя недостойным комсомола, — сказал я все также упрямо.

— Все в отряде, — решил вставить свое робкое слово Сергей Александрович. При этом он раз за разом протирал свою, будто бы наполированную до блеска лысину, — должны быть комсомольцами.

— И почему же? — Заинтересовался я, — разве же только членам партии да комсомольцам есть в нашем государстве житье и возможность как-то себя показать?

Тут случилась немая сцена. Вся комиссия замолчала. Кто-то отвернулся к окошку, делая вид, что там твориться что-то интересное, кто-то уперся в документы, что лежали перед их глазами, на партах. Только Алла Ивановна продолжала смотреть на меня строго. Так, будто я и не задавал комиссии никакого вопроса.

— Ну что ж, — вздохнул я, — если мы с вами не сойдемся, то не сойдемся окончательно.

— Зря вы, Игорь, так поступаете, — сказала холодно Алла Ивановна, — вы же понимаете, что от того, какое решение вы примете сейчас, зависит ваша дальнейшая жизнь. И, скорее всего, карьера.

— Оставьте мою карьеру мне, уважаемая, — ответил я с улыбкой, — я прекрасно понимаю, что она, моя карьера, останется в моих же руках. А глядя на то, как вы тут упорствуете, кажется мне, что и ваша карьера сейчас находится в моих руках.

В первый раз за все это собеседование, увидел я, как Алла Ивановна вышла из себя. На щеках ее, даже через пудру проглянул рваный румянец. Глаза сузились, стали маленькими, словно бы змеиными. Губы ее, обычно полные, превратились в тонкие бледные полосочки. Потом она заговорила:

— Не зарывайтесь, Игорь. Вы говорите со вторым секретарем райкома партии. И сейчас, буду честна, определяется ваша судьба. Лучше бы вам прислушаться. Лучше бы вам послушать, так сказать, старшего товарища в моем лице и принять предложение. Вы вступаете в комсомол и поступаете в отряд, а мы поспособствуем тому, чтобы ваша сестра отправилась в Москву, и разрешим вам участвовать в состязании на вашей машине. Думаю это честно.

— Ответьте мне, — сказал я ей, — зачем я вам нужен в комсомоле? Сначала Николай Иванович рекомендует меня на поступление в союз, теперь вы настаиваете на этом. Зачем? Вот мой вопрос. Ответьте, и тогда я приму решение.

Все молчали. Егоров снова попытался что-то пошептать Алле Ивановне, но та только отмахнулась от него. Неприязненно что-то ответила ему.

— Что ж, — я вздохнул, — не знаете, что ответить? Не хотите ответить правды? Мда… Очень прискорбно от этого. Ну ладно, — я встал из-за стола, — бывайте, товарищи. А мне за Белкин руль пора.

Под гробовое молчание комиссии я направился к выходу. Однако, когда открыл я дверь, оказался передо мною высокий и худощавый