имел в виду, — подтвердил я. — Выходит, ты и с ним встречался? Ты знаком, похоже, со всем светом.

— Нет, — ответил он. — Не встречался. Но должен увидеться. А сейчас у меня найдется, конечно, рекомендация — если угодно, могу предъявить.

Хотя сомневаюсь, чтобы тебе хватило времени ее прочесть. Прекрасное мясо. А у тебя как?

— Неплохо, — сказал я, проглатывая очередной кусочек баранины. — Здесь пристойно готовят. Так ты говоришь — не смогу прочесть? Она у тебя что — на иврите? (Вообще-то это не составило бы для меня больших затруднений. Однако у меня были ведь и другие способы проверить его полномочия. Так что я решил не нажимать чрезмерно.) — Я переведу, — Изя полез было в карман.

— Зачем же? Поверю тебе на слово. И если помочь тебе действительно в моих силах…

— Сможешь, сможешь.

— Что же тебе требуется?

— Приглашение на сегодняшний прием в известном тебе посольстве.

— Ничего себе! — воскликнул я. — Губа не дура. Может, тебе достать еще и пропуск на Программный съезд партии азороссов? А еще что?

— Пропуск не нужен, — сказал Изя, явно наслаждаясь ситуацией. — Поскольку он у меня есть. Запасся. И имею все основания в этом съезде участвовать. А вот относительно нынешнего приема вовремя не был информирован. И потому прошу твоего содействия.

— А не лучше было бы уладить все через ваше посольство?

— Если бы в запасе было еще две недели, я так и сделал бы. Но прием состоится сегодня… Черт, они холодные! — это относилось уже к иракским голубцам.

— Так и полагается.

— Мой промах… Надеюсь, на приеме не придется так опростоволоситься.

— Значит, ты обязательно должен там быть?

— Я обязательно должен там быть.

— Вижу, ты сильно полюбил мусульман.

— Фу! — Изя, казалось, чуть не подавился.

— Сказать такое о еврее!

— Тогда зачем? Что у Израиля общего с шейхом Абу Мансуром?

— Может быть, больше, чем ты думаешь. — Он прищурил глаз. — Жили же иудеи некогда в Хайбаре, что не так уж далеко от Медины, крестьянствовали вместе с арабами, что исповедовали Закон Моисея, — пока халиф Умар не переселил иудеев в Сирию…

Станет он учить меня истории!

— Рассказывают, Пророк перед смертью предупредил, что ислам и иудаизм не могут одновременно существовать в Аравии.

Он, однако, не смутился:

— А мы и не собираемся в Аравию. Только этого нам не хватало! Но дело вовсе не в наших межгосударственных отношениях. Мы ведь будем поддерживать именно того претендента, в котором заинтересованы они — и ты, по-моему, тоже.

— Пикантная ситуация, — усмехнулся я, — еврейское государство поддерживает происламского кандидата на российский престол.

— Что касается моей просьбы, государство тут ни при чем, — заметил Изя.

— Речь идет обо мне как о частном лице.

— Да, ты, конечно, лицо в высшей степени частное, — невольно улыбнулся я.

Изя уехал из страны в пору последнего Исхода — в самом начале кратковременного периода Третьей власти. После Первой — чиновничье-паханской — и после Второй — Первого Генералитета — наступила Третья; ее я в отличие от большинства журналистов называю не фашизмом, а нацизмом — потому что это определение, я уверен, гораздо ближе к истине. Не стану сейчас вдаваться в детали, напомню лишь, что Третья власть, едва утвердившись (законным, кстати, путем, как и в свое время в Германии), начала реализовать свою предвыборную программу, чего и следовало ожидать, с окончательного решения еврейского вопроса, поскольку это было единственным, что они вообще могли сделать. Решение экономических и коренных политических проблем было этой шушере просто не под силу: для этого нужен немалый интеллект, а он у наших нацистов всегда был в дефиците. РНСП, возникшая после слияния двух партий и одного движения на самой заре века, вела себя в какой-то степени даже цивилизованно: не строила крематориев и не сгоняла евреев в лагеря, просто стала отбирать у них гражданство и предоставила возможность убираться на все четыре стороны, а точнее — три: в Америку, Израиль или Германию. Евреи не сопротивлялись; вопрос отъезда уже десятки лет дебатировался в каждой еврейской, полуеврейской или даже на четверть еврейской семье — но пока решение зависело от них самих, российские евреи, которые давно уже были на самом деле более русскими, чем многие этнически безупречные славяне (потому что если уж евреи пускают где-то корни, то они пускают их глубоко), откладывали окончательный вывод на потом, искренне надеясь, что все утрясется и делать его вообще не понадобится. Когда же их поставили перед необходимостью, они даже вздохнули с облегчением, поскольку теперь ответственность за решение лежала не на них (а евреям свойственно ощущение ответственности перед потомством) и все, что оставалось им делать, -" это уложить чемоданы.

Разумеется, общины в самых разных странах пришли на помощь, невзирая на то что большинство российских евреев и понятия не имели о том, что такое тфилин и талит, не бывали в синагоге, не соблюдали субботы и крепко позабыли о кошруте. Но давно минули времена, когда еврейство отождествлялось с иудаизмом, оно уже в двадцатом веке осталось лишь психолого-этническим феноменом, показателем происхождения, простым и всем понятным.

Короче говоря, свершилось. Исход произошел тремя волнами — просто потому, что разом выпроводить (да и принять) около десяти миллионов человек оказалось никому не под силу, а подлежащих депортации оказалось именно столько: первая волна — собственно евреи, вторая — половинки, из которых три четверти с русскими, украинскими и прочими неиудейскими фамилиями, что евреям давно уже было не в новинку, как в свое время — присвоение немецких и польских фамилий. Третью волну составляли четвертушки, восьмушки и все те, кто готов был назваться чертом и дьяволом, лишь бы где-нибудь приютили. В результате тех, кто по Закону Моисея мог признаваться евреем, было среди выехавших хорошо если треть; но на это всем было наплевать, хотя в результате из страны уехала вовсе не самая бесполезная часть ее населения.

Изя Липсис попал во вторую волну. Он был половинкой по происхождению и военно-морским офицером по профессии, успел дослужиться до каперанга и командовал достаточно крупным кораблем. Говорят, кстати, что командовал неплохо. Мы с ним и познакомились на Тихоокеанском флоте, где я сам прослужил малое время. Уезжал он со скрежетом зубовным, однако выбирать не приходилось, потому что перед тем его все равно выгнали в отставку, хотя он мог еще служить и служить. Привязанность его к Российскому флоту была настолько большой, что в Израиле он и думать не стал о флотской службе, хотя пожелай он всерьез — и место нашлось бы: его там достаточно хорошо знали. Но он круто переложил руль и