думаю я также, что они наткнулись на эту планету случайно и теперь ищут способа спасти лицо, чтобы достойно уйти. У них там какой-то крупный интерес.

— Какой, например?

— Откуда мне, к черту, знать? Могу поклясться, что никто из их военных, служащих на Старкаде, тоже этого не знает. Не сомневаюсь, что лишь кучке высокопоставленных лиц на самой Мерсейе известно, в чем заключается высшая стратегия. И уж у них-то все рассчитано до мелочей.

— Может быть, какие-то ценные подводные месторождения?

— Вы же сами понимаете, что это смешно. Как и всякие идеи насчет того, что моряне, скажем, владеют секретом всеобщей телепатии. Если бы Старкад сам по себе имел какую-то ценность, Мерсейя преспокойно прибрала бы его к рукам. Если им нужна база, например для давления на Бетельгейзе, то в том секторе полно куда более подходящих планет. Но нет, им зачем-то понадобилось развязать там войну.

— Я тоже размышлял над этим, — задумчиво сказал Хауксберг. — Предположим, какие-то фанатики-милитаристы планируют решительную схватку с Террой. Добиться этого не так просто. Не говоря обо всем прочем, ни одна держава не в силах напасть на другую напрямую — слишком растянуты линии коммуникаций. Поэтому, раздувая войну на самом по себе бесполезном Старкаде, они надеются довести дело до столкновения. Притом в дальнем космосе, где ни одна полезная планета не пострадает.

— Это возможно, — сказал Абрамс. — У меня тоже имеется такая рабочая гипотеза. Но все-таки что-то тут не так.

— Я собираюсь их предостеречь. Неофициально, в частном порядке, чтобы не ранить гордость и все такое. Если мы сумеем выяснить, кто в их правительстве мыслит здраво, то будем негласно сотрудничать только с этими лицами, оставив ястребов в стороне.

— Беда в том, что они там все здраво мыслят. Только исходные данные для мышления у них не такие, как у нас.

— Это вы не рассуждаете здраво, старина. У вас паранойя на этот счет. — Хауксберг снова налил бокалы, наполнив тишину чистым журчащим звуком. — Давайте выпьем, и я объясню вам, в чем ваша ошибка.

Офицерская кают-компания пустовала. Перси заказала в буфете полбутылки портвейна, но не стала включать флюоропанели. Здесь, на веранде, достаточно света проникало и через огромный, от пола до потолка, иллюминатор. Этот рассеянный слабый свет, озарив щеку или локон, вновь терялся в наполненном шорохами мраке.

Звезды были его источником, неисчислимые грозди звезд, белые, голубые, желтые, зеленые, красные, холодные и немигающие на фоне абсолютной ночи. Млечный Путь струился, как сияющий дым, а туманности и соседние галактики светились на краю кругозора. Жуткая это была красота.

Перси сидела в кресле напротив Флэндри, и ему не давали покоя ее глаза и ее фигура в тонкой, слегка фосфоресцирующей пижаме. Он напряженно застыл на своем сиденье.

— Да, вы правы, донна, — та, что поярче, это новая. Саксо тоже… тоже станет такой со временем.

— В самом деле? — Ее внимание льстило ему.

— Да. Он ведь относится к типу F, знаете ли. Развивается быстрее, чем менее массивные солнца вроде нашего Сола, и покидает главную последовательность более зрелищно. У красных гигантов, как Бетельгейзе, этот период длится недолго — а потом бах, и все.

— Но как же бедные туземцы?

Он принужденно усмехнулся:

— Не волнуйтесь, донна. Это случится не раньше, чем через миллиард лет, по всем спектроскопическим данным. Времени для эвакуации планеты больше чем достаточно.

— Миллиард лет. — Она передернулась. — Слишком большое число. Миллиард лет назад мы еще были рыбами в терранских морях, не так ли? Здесь все числа чересчур большие.

— Мне они, наверное, привычнее, чем вам. — Беззаботность плохо удавалась ему. Он с трудом разглядел, что уголки ее губ приподнялись в улыбке.

— Безусловно. Может быть, вы и мне поможете привыкнуть к ним.

Воротник его кителя был расстегнут, но сдавленность в горле не проходила.

— Бетельгейзе — интересный случай, — сказал он. — Эта звезда росла медленно по меркам нас, смертных. Аборигены успели создать индустриальную культуру и заселить Альфзар, а также более далекие планеты. До теории гипердвижения они еще не додумались, но у них существовала сильная межпланетная структура, когда терране до них добрались. Если бы мы не предложили им более эффективные средства, они покинули бы свою систему на субсветовых кораблях. Впрочем, спешить некуда. Бетельгейзе и через миллион лет не распухнет до такой степени, чтобы пришла нужда покидать Альфзар. Но у них свои планы на будущее. Интереснейший вид эти бетельгейзиане.

— Это верно. — Перси отпила глоток вина и подалась вперед. Ее нога, шелковисто поблескивающая в свете звезд, задела его ногу. — Однако я умыкнула вас после обеда не для того, чтобы слушать лекцию.

— Но… чем еще я могу быть полезен, донна? Скажите, и я с радостью… — Флэндри осушил свой бокал единым духом. Пульс его колотился как бешеный.

— Расскажите мне что-нибудь. О себе. Слишком уж вы застенчивы.

— О себе? — промямлил он. — В смысле, кто я такой?

— Вы — первый молодой герой, которого я встречаю. Дома герои все старые, седые и увешаны наградами. Беседовать с ними все равно что с горой Нарпа. Откровенно говоря, мне очень одиноко в этом рейсе. Вы единственный, с кем можно отдохнуть и почувствовать себя по-человечески. А вы и носа не высовываете из своего кабинета.

— Донна, это командор Абрамс загружает меня работой. Я не хочу показаться бирюком, но это в первый раз он предоставил мне свободное время — раньше он отпускал меня только спать. Но ведь лорд Хауксберг…

— Ему не понять, — пожала плечами Перси. — Да, он был добр ко мне, и без него я бы, наверно, до сих пор осталась второразрядной танцовщицей на Луне. Но ему не понять.

Флэндри открыл было рот, но закрыл снова и подлил себе вина.

— Давайте знакомиться, — мягко сказала Перси. — Срок нашего существования так краток даже в лучшем случае. Как вы оказались на Старкаде?

— По приказу свыше, донна.

— Это не ответ. Вы могли бы ограничиваться малым и беречь свою шею. Как большинство, по-моему, и поступает. Вы, должно быть, верите в то, что делаете.

— Право, не знаю, донна. Наверное, просто не могу остаться в стороне от хорошей драчки.

— Я была о вас лучшего мнения, Доминик, — вздохнула она.

— Простите?

— Цинизм сейчас до противного моден. Я думала, хоть вы не побоитесь сказать, что за человечество стоит сражаться.

Флэндри поморщился — она задела больное место.

— Эти слова слишком уж часто произносят, донна. И совсем затаскали их. Нет, кое-какие старинные слова мне нравятся… «Лучшая крепость есть любовь народа». Это Макиавелли сказал.

— Кто? Впрочем, неважно. Меня не интересует, что сказал какой-то давно