Пушкин

(из письма Л. Н. Андрееву)

…Передо мной фотографии со всех его портретов, передо мною две маски с мертвого; я уже умею разобраться, что лучше из всего материала; уже совершенно ясно чувствую характер этого чистокровного араба. Маска с мертвого так изящна по своим чертам и пластике, так красивы эти благородные кости, такой страстью полно было это в высшей степени подвижное лицо, и все это было заключено в строгой раме врожденного благородства и гениального ума. Огонь больших глаз – вот где горел светильник его таланта. Изящный лоб, оформленный работой гения, – вот присутствие того высшего разума, который руководил им, открывая миру божественные идеи.

О Пушкине, разумеется, я ничего не выдумаю нового, а все подлинное о нем знают многие лучше меня. Как Гёте, Пушкин был язычник, проникновенный, независимый ум его царил над миром.

Да, вот он, цельная натура, как Рафаэль, как Глинка, они не бились над своими цельными созданиями, у них лилось.

– А кого из музыкантов, чьи произведения любил Глинка? – спросил я однажды у его образованной ученицы Ермоленковой.

– О, Глинка любил только себя, – ответила она.

Конечно, и Рафаэль, и Гёте, и Пушкин любили себя…

Вот лучший портрет: юный Пушкин стоит в группе современных ему писателей: Крылова, Жуковского и Гнедича. На голове Пушкина современный цилиндр факельщика, он тонет в высочайшем воротнике своего фрака. Пушкин натура утонченного изящества! В этом наряде он кажется агнцем заклания. Лицо кроткое.

…Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

При взгляде на это кроткое лицо нельзя себе вообразить, что он, уже смертельно раненный, во время дуэли, кричал своему врагу: «Стойте, у меня еще есть достаточно силы, чтобы потянуть курок».

И вот я, посредственный художник, дерзнул изобразить этого гения… Признаюсь Вам – особенно три последние недели, еще более три последние дня, я опять, беззаветно, ходил на приступ своего Порт-Артура, да ведь как настойчиво: правая рука на перевязи – так я левой. Вот можно сказать – еще бы левой. Но ведь я левой рукой написал весь «Государственный Совет». И вот, разбитый, жалкий, диктую дочери…

Вот она, сказка тупой, настойчивой посредственности. Она чувствует себя молодой, уже даже на восьмом десятке лет. Еще не смиряется и еще не потеряла надежды одолеть образ гениального поэта.

Горячее сочувствие к вам…

(из письма В. М. Бехтерову)

Глубокоуважаемый Владимир Михайлович.

За все это долгое время, как мы видели Вас, мысли наши не отставали от Вас. Чувствовали и мы все Ваши беспокойства и выпавшие так неожиданно все несправедливости невежественно осмелевшего рока на Вашу долю. (В 1913 г. Бехтерев был вынужден подать в отставку с поста директора основанного им Психоневрологического института, что явилось результатом гонений на него со стороны министра просвещения Кассо, травившего передового ученого. – Ред.)

И вдруг – какое огорчение! Вы приехали к нам, когда мы еще не возвратились! Такая досада! Знаю, как дорого Ваше время, и не знаю, что предпринять?

Может быть, Вы поручите кому из Ваших близких навестить нас в одну из сред? Разумеется, ничего спешного нет: как и когда Вам угодно будет назначить.

Прошу присовокупить наши чувства к многочисленным добрым порывам всех сердец, горячего сочувствия Вам.

Отребья варварства

(из письма А. В. Стаценко)

Дорогая Александра Васильевна!

О, я так рад был читать и перечитывать Ваши ясные строки. Да, действительно, я до того давно не слыхал Вас и Ваших воззрений на все большой важности события, что мне ясно, что я другими мыслями полон.

Так, например, бесконечно сожалея о всех наших и всего света невозвратных потерях, для меня все же ясен уже тот поворот к торжеству разума и справедливости бога к нам, в которых я ни на минуту в глубине души не отчаивался…

Мое желание, чтобы в этом году (1916 г. – Ред) совершилось великое дело гибели милитаризма. Чтобы образовался международный союз – чтобы Гаагская конференция, вооруженная непобедимыми силами, действительно стала божьим судом правды и независимости человечества.

Чтобы ни одна пядь чужой собственности не могла быть завоевана никакой силой другой нации, чтобы человечество было спокойно за свою независимость и свободу жизни и культуры – по своему желанию. И свобода личности, как бы слаба она ни была, и независимость территорий, как бы она ни была мала, могла бы спокойно спать, богатеть и развиваться. Все отребья варварства, так называемые герои-завоеватели, были бы упрятаны и казематы одиночества.

Не сон ли это!..

(из письма А. В. Стаценко)

Ах, какое счастье, дорогая Александра Васильевна! Мне остается только умереть; но я жив и здоров, и при мысли, что в России республика, готов скакать от радости. (письмо написано в марте 1917 года после отречения Николая II и провозглашения республики в России. – Ред). Да, – республика. Об этом я даже мечтать не смел и теперь еще боюсь – не сон ли это!..

Большое спасибо Вам за Ваше письмо: тут опять радость – у нас здесь, не знаю откуда, пронеслись слухи, что будто бы с Вашим сыном-моряком произошло нечто с солдатами… но из Вашего письма вижу, что ничего – слухи пустые.

Чуть было не забыл: Вы помянули дружеским словом незабвенную Наталью Борисовну. Да, этим духом республики она жила уже более 15-ти лет, и превеселое время это было.

В саду нашем летом: и флаги, и песни, и речи – митинги, и зимами: чтения докладов, кооперативные праздники, и все это было полно самого неприкрашенного равенства, равноправного, свободного, прогрессивного до самозабвения на наших глазах – в тесноте, да не в обиде.

Слава! Слава! Прав Достоевский: русский народ удивил весь мир и внес новое в жизнь!.. Дай бог быть достойными и удержать, что добыто народом.

Создать народный гимн

(из письма И. И. Горбунову-Посадову)

Дорогой Иван Иванович, большое спасибо за Вашу книжку стихов «Война». Как бы я желал, чтобы последняя песня «Борцам за всемирное братство» была бы положена на музыку и чтобы из этого вышло нечто подобное «Марсельезе» Руже де Лиля!..

Вот если бы кто-нибудь из музыкантов вдохновился и разразился бы горячей, как кровь песнею!!!

Материал богатейший для звуков и переходов в разные оттенки… И как хорошо кончается зовом к миру всего мира.

Берите за бока всех музыкантов и особенно музыкантш, пусть пробуют силы – предмет достойный. И может ли быть назначение музыканта – создать народный гимн, и в нашу эпоху, что может быть роднее свободному сердцу?!

«Быдло империализма»

(ответ анониму)

Я получил анонимное письмо