приходятся тебе внуками. Тем более, после того, как один из таких буквально убил твоего сына, после чего обвёл тебя вокруг пальца, заставил атаковать один из сильнейших родов Империи и своими действиями привёл в эту темницу.

И всё, что оставалось Игнату Борисовичу — подавлять в себе те боль и обиду за обман Эраста Орлова, которые пожирали изнутри, обычными цыганскими песнями.

— …ехали на конях с бубенцами, а вдали мелькали евнухи… — хрипловатый старческий голос Игната Романовского эхом отскакивал от четырёх стен тесного помещения. — Эх… когда бы мне теперь за вами, душу бы от греха отвести…

Барон свободного племени замолк на секунду — прочистить горло. Полное отсутствие света и тишина начинали изрядно раздражать. Прошло уже более десяти дней со дня заточения — и ни единого проблеска света; ни единого намёка на чьё-либо общество. Всё, словно как во сне… в долгом, тёмном и мучительном сне.

Старик сидел на холодном полу, обхватив колени и вяло продолжал петь… больше от скуки.

— Да, выходит, шёл я к вам задаром… понапрасну ночь за ночью шли… — старик поднял над головой бутылку спиртного. Ни капли не пролилось; пусто. — Если вы покончите со старым… молодые будут не нужны…

Надоело петь. Старик бросил бутылку в стену, глухо разбив её, и прикрыл затылок руками.

Но внезапный поворот ключа в замке двери не позволил ему заснуть. Резкий разворот головы в сторону раскрывающейся створки — и брови старика лезут на лоб. От удивления.

— Ты?.. — перед ним возникла фигура девочки. Белые волосы, бледная кожа, заплаканное лицо. — Я тебя знаю!

Девочка не ответила; она лишь прикрыла дверь и встала лицом к деду. Взгляд растерянный, даже немного испуганный, а руки подрагивают от волнения.

Это же София Раевская, будь Игнат Борисович проклят!

— Нам нужно уходить, Игнат Борисович, — чуть ли не проблеяла София, цепляя пальцы за спиной. — Я говорила с вашей внучкой, Лизой Орловой, в академии. Она просила передать, что с Янко, Дриной, Пелагеей и Генрихом ничего не случилось. Они живы и здоровы, и сейчас находятся в штаб-квартире ордена Щита. А ещё… хотела сказать, что теперь свободное племя собирает людей для высвобождения Эраста и Альтара Блэка из Имперской тюрьмы.

Игнат Борисович слушал внимательно; но после последней фразы скривился от презрения. Убийца его сына за решёткой — это, конечно, новость благостная. Вот только…

— Мои люди не будут помогать этому евнуху проклятому! — процедил он шёпотом. — Дух Романипэ…

София торопливо кивнула, отмахиваясь.

— Да-да, знаю, он убил вашего сына и всё в этом духе, — она огляделась по сторонам и развела руками. — Но из этого места вы сможете выбраться только с помощью Красного ордена. Как и я, впрочем. Поэтому скажите мне прямо сейчас — готовы ли вы пойти против своих принципов ради свободы, либо останетесь?

Как она смеет ставить условия? Романовский поморщился, отворачиваясь. Простить Эрасту убийство Тельдора он, конечно, не сможет. Но и взаперти можно просто сгинуть.

Впрочем… миг тишины — и старик поднялся на ноги.

— Ладно, чёрт с ними, — он зашагал к двери. — Только дай слово Раевской, что ты вытащишь меня отсюда! И не вздумай со мной шутить!

София слабо улыбнулась, открывая створку снова.

— И не думала. Сама в похожей ситуации.

— Ладно, для начала высвободим остальных цыган, — протянул старик, высвобождая Ауру, напоминающую тот Натиск, что был у Эраста.

Он махнул одному из охранников.

— Подойди ближе, боец.

И тот, словно под гипнозом, сделал шаг к старику.

— Открой клетки цыган, — приказал Романовский, делая неопределённый взмах рукой. — Ты должен знать, где их закрыли.

Так вот в чём заключается родовая сила Орловых. Мощный Натиск, который выражен гораздо ярче, чем у рядового бойца.

* * *

Второе Небо. Московия. Поместье Бисфельдов.

Я должен помочь Империи, любовь моя.

Так Роберт Бисфельд сказал Эмилии пять минут назад, будто нарочито ждал наступления поздней ночи, чтобы сообщить об этом. Он понимал, насколько тяжело информация будет воспринята ей, потому трусливо поставил женщину всей своей жизни перед фактом. Со стороны это и впрямь было похоже на трусость; он принял решение, не советуясь и не принимая мнение Эмилии во внимание. Будто не был уверен в своей правоте и боялся аргументов любимой.

Вот только… Роберт был уверен; так будет лучше.

…молчание затягивалось.

Слёзы наворачивались от страха потерять всё, к чему Роберт шёл так долго — буквально всю жизнь; мрачное лицо Эмилии и вовсе заставляло морщиться и отводить глаза куда угодно, но только не в её сторону.

— Ситуация становится только хуже, любовь моя, — добавил он, понимая, что Эмилия и дальше будет молчать. — Несколько стран уже объявили о поисках людей, обладающих камнями. И ты должна меня понять, я обязан поблагодарить судьбу за возможность иметь этот осколок в своём распоряжении. Понимаю, что должен использовать его для защиты своего дома.

Эмилия вела себя сдержанно — так, будто держалась на последней струнке, чтобы не расплакаться. Её сила воли буквально приводила в восторг.

— Роберт, — наконец произнесла она. — Я всё понимаю, поверь. Но мы тоже твоя семья… Дима, Юджина, они ведь тоже нуждаются в твоей защите. Без тебя фамилия Бисфельд теряет каждую крупицу своей значимости… силы.

Роберт поджал губы; Эмилия никогда не станет спорить с ним, не опустится до криков и слёз. Она всегда была такой, и даже в столь трудный момент продолжала демонстрировать, почему именно она достойна быть графиней Российской Империи, законным членом семьи Бисфельд.

— Дима и Юджина останутся здесь, — протянул граф устало, сцепляя пальцы в замок перед собой. — Я поставил перед Романовым условие; если поеду я, мои дети останутся. На их плечи я возложу большую ношу, чем простое пребывание на поле боя, уж поверь.

После этих слов выдержка Эмилии дала трещину; слёзы покатились по её щекам, приводя тело Роберта в дрожь.

— Не говори так, будто не вернёшься, — прошептала она. — Я не знаю людей, более способных, чем ты. И твоё решение не имею права оспаривать, но… прошу тебя, Роберт… пообещай, что не позволишь им себе навредить.

Граф сдержанно кивнул, шмыгнув носом; он взял руку жены крепче, потянул её к себе, крепко обнял — и страстно прильнул к её губам.

— Хочу хорошо запомнить то, ради чего мне стоит жить, — тёплым тоном прошептал он. — Ты останешься в моих мыслях навсегда, даже если мне придётся пробыть там десятки лет.

На этот раз женщина всхлипнула — так, как никогда прежде до этого. На глазах Роберта рушился весь мир его любимой женщины.

— Я буду молиться за тебя, — одними лишь