руководителями Советов, которые придерживались твердой позиции в пользу продолжения обороны России. Однако по прибытии в Петроград Гримм сразу же начал пропаганду в прогерманском духе. Вскоре после этого мы перехватили адресованное Гримму письмо Гофмана из Швейцарского федерального совета, в котором в качестве инструкции Гримму говорилось:

«Германия не будет предпринимать наступления на Восточном фронте, пока остается возможность соглашения с Россией».

Таким образом, нельзя было рассчитывать на новый удар со стороны Германии, который непременно привел бы русскую демократию, мечтающую о мире, к осознанию горьких фактов положения. Необходимо было сделать выбор — смириться с последствиями фактической демобилизации русской армии и капитулировать перед Германией или взять на себя инициативу в военных действиях. Отказавшись от идеи сепаратного мира, который всегда является несчастьем для страны, его заключающей, возврат к новым действиям стал неизбежен. Ибо никакая армия не может оставаться в бесконечной праздности. Армия не всегда может быть в состоянии сражаться, но постоянное ожидание предстоящих действий составляет основное условие ее существования. Сказать армии посреди войны, что она ни в коем случае не будет вынуждена сражаться, значит превратить войска в бессмысленную толпу, бесполезную, беспокойную, раздражительную и потому способную на всякие излишества. По этой причине и для того, чтобы уберечь внутреннюю часть страны от серьезной волны анархии, грозившей нахлынуть с фронта, нам надлежало, прежде чем приступить к главной задаче реорганизации армии и систематического сокращения и приспособления ее регулярных формирований, сделать из нее еще раз армия, т. е. вернуть его к психологии действия — немедленного или предстоящего в ближайшем будущем.

Русская армия была, конечно, уже не в состоянии в какой-либо мере осуществить выработанный в январе план генерального наступления. Если за три года, предшествовавших революции, русским войскам не удалось одержать ни одной решительной победы над немецкими армиями (победы были только на австро-галицком и Кавказском фронтах), то совершенно напрасно было думать о победе теперь, летом 1917 г.

Но победа нам и не требовалась! Как категорически заявил президент Вильсон перед Конгрессом, именно русская Революция позволила Америке вступить в войну и, таким образом, коренным образом изменить соотношение противоборствующих сил в войне. Уже в январе 1917 г. военная обстановка вынуждала Россию и ее союзников направить всю свою энергию на окончание войны к осени 1917 г. Но летом 1917 г. было необходимо всего лишь продержаться до прибытия на Западный фронт американской армии со всеми ее огромными ресурсами. Эта общая союзническая задача выразилась для России в новой стратегической цели: от нас требовалось уже не начать общее наступление, а вынудить немцев держать как можно больше дивизий на Русском фронте до окончания кампании 1917 г., т. е. до осени. Как я покажу позже, эту задачу революционная Россия выполнила полностью, и все рассуждения английских и французских политиков о том, что не только большевики, но и Временное правительство и Россия вообще не выполнили обязательств перед правительствами союзников и тем самым нанесли удар по общему делу союзников, являются либо серьезной ошибкой, либо сознательной фальсификацией фактов, противоречащей всем представлениям о честности и чести в международных отношениях.

Вообще союзники на протяжении всего существования Временного правительства, к которому они относились критически, не поняли, что материальное ослабление России после падения монархии в полной мере компенсировалось влиянием русской Революции на внутреннее положение Германии, Австрии, Болгарии и Турции.

Самым важным следствием русской Революции, на мой взгляд, было коренное изменение отношения и настроений славянского населения Австрии, а также резкое изменение ориентации польских легионов Пилсудского, которые вплоть до момента русской Революции сражались в рядах австро-венгерской армии против России и ее союзников.

В Австро-Венгрии резко усилилось центробежное движение в славянских областях. На самом фронте австро-германское командование было вынуждено перебросить многие славянские войска на итальянский и французский фронты, заменив их на русском фронте отборными немецкими дивизиями. В рядах русской армии появились чрезвычайно хорошо обученные чехословацкие войска. Отказ Временного правительства от старых царских притязаний на Константинополь произвел самое благоприятное впечатление на правящие круги Турции. Незадолго до лета уже стали возможны успешные переговоры с Турцией о ее выходе из войны. То же самое было и с Болгарией, войска которой на Русском фронте были сильно деморализованы.

Наконец, на крайнем севере бесконечного Русского фронта военно-политическая ситуация также изменилась не в пользу Германии. В Швеции антинемецкие настроения, продвигаемые Брантингом и его группой, получили мощный толчок, в то время как в Финляндии местные активисты, т. е. Военно-политические группы, стремившиеся добиться независимости Финляндии путем помощи Германии, отказались от своей политики, по крайней мере временно. Правда, все эти военные и политические недостатки в какой-то мере компенсировались немецким Генеральным штабом благодаря работе большевиков и украинских сепаратистов. Но необходимость для Германией возвращать немецкие дивизии и немецкую артиллерию с запада на Русский фронт и увеличивать численность немецких войск на востоке, лишила Людендорфа возможности нанести решительный удар на западе весной 1918 г. до прихода американских войск.

Но если оставить в стороне все эти политические и международные соображения, то восстановление боеспособности русской армии путем возобновления активных действий весной 1917 г. требовало национальное сознание России. Я мог бы привести бесконечный список решений, резолюций, требований и приказов о возобновлении наступления. В самом начале Революции генерал Брусилов телеграфировал Временному правительству о безусловной необходимости наступления. В то же время фельдмаршал Хейг в приказе британской армии сообщил о получении телеграммы от генерала Алексеева, сообщавшей ему, что русские войска готовятся к наступлению.

Необходимость наступления для «смывания позора» постоянно подчеркивал в своих постановлениях Временный комитет Думы. Так же говорила и первая конференция партии кадетов (партии Милюкова). Официальный орган этой партии и вообще либеральная печать вели наступательную кампанию, порой даже с излишней энергией. Первое совещание офицеров, собравшееся в Ставке в начале мая, представив в резолюции самую критическую картину положения в армии под занавес гучковско-алексеевского руководства, категорически настаивало на необходимости возобновления боевых действий на фронте. Попутно упомяну, что офицерская конференция в Ставке положила начало Союзу офицеров в армии.

Одновременно с конференцией в Ставке в Петрограде шла конференция демократических офицеров, которая также требовала восстановления боеспособности русской армии. Делегации фронтовых и армейских комитетов, приехавшие в Петроград для «связи» с правительством и Советом после удара немцев на Стоходе, также категорически настаивали на возобновлении наступления армии. Первый съезд фронтовых делегатов, заседавший во время отставки Гучкова, выразил то же требование от имени всех фронтовых войск. В середине апреля Петроградский Совет, а вскоре и Исполнительный комитет съезда Советов заняли ту же позицию, хотя и с некоторыми оговорками и двусмысленностью.

Словом, не было во всей России ни одной политической группы и общественной