слугами богов – это справедливость, а быть слугами людей – злоупотребление, – начал издалека философ. – Я готов представить обычную греческую семью в виде треугольника, одной стороной которого является супруг – глава семьи, его жена, заботящаяся о продолжении рода, и раб, который эту семью обслуживает. Попробуйте убрать одну из трёх сторон треугольника, и фигуры, то есть семьи, уже не существует, а значит, нет государства. Получается, если нет ничего другого, что могло бы заменить раба, тогда рабство естественно и необходимо.

Филипп, которому с юности философия не была чужда, охотно вступил в полемику:

– Но каждый человек обладает чувством достоинства, а оно препятствует ему быть рабом. Как ты заставишь его обслуживать семью другого человека?

– Царь, природа обо всём позаботилась. Я утверждаю, что рабом становятся по природе, кто может предоставить себя в распоряжение другого и кто может понимать смысл указаний, сделанных другими, а сам рассудком не обладает. Природа придала телам рабов силу, необходимую при грубых общественных работах, предназначив возможность их господам заниматься исключительно гражданской жизнью, которая у них делится между военными упражнениями и досугом. А досуг для эллина необходим не только для благополучия в частной жизни, но и для выполнения государственных обязанностей, когда вся духовная деятельность требуется для служения государству, а все физические силы должны служить обязанности защищать своё государство. Эти качества проявляются только эллинами, поэтому варвары, не имеющие таких обязанностей, легко становятся рабами эллинов.

– Аристо, я не вполне доволен ответом, поскольку говорил о нравственных достоинствах, заложенных в каждом человеке, его разуме, не позволяющих ему служить рабом.

– А я утверждаю, что у раба отсутствуют совершенства нравственного существа – личное достоинство, воля. Раб имеет только волю своего господина, и разума у него ровно столько, чтобы отличить себя от животного, у которого разум, как известно, отсутствует. А если предположить в рабах эти достоинства, то в чем же будет их отличие от свободных людей?

Убеждённость Аристотеля понудила Филиппа задуматься. Он, словно за поддержкой, повернулся к сыну.

– А ты чего молчишь? Урок для твоего отца или для тебя?

Александр не смутился.

– Учитель, – обратился он к наставнику с серьёзным выражением лица, – я хочу узнать, откуда берутся рабы? Если их покупают, тогда кто их продаёт?

– Замечательный вопрос, Александр, на который отвечу, но с прискорбием, а если буду неточен, твой отец меня поправит. Война является неиссякаемым источником рабства. Ещё у Гомера находим: «Мужи убиты оружьем, дома превращаются в пепел, Их пышно одетые жены и дети уводятся в плен».

Аристотель сделал паузу, обдумывая, как сказать всё, что думает, и не навлечь гнев царя.

– Почему я говорю – «с прискорбием»? – продолжил он. – Насколько я знаю, доряне, что проживают в Спарте, первыми превратили местных ахейцев в своих рабов, тех, чьи земли отняли и заставили на них работать. А покупать пленных для использования в качестве рабов начали жители острова Хиос. Затем появились рынки рабов на Самосе, Лемносе и Имбросе. В результате одни эллины сделали несчастными рабами других эллинов, которых продавали их третьим эллинам! С тех пор это безумие не может остановить ни один правитель Греции.

– Неужели греки воюют друг с другом из-за рабов? – удивился Александр.

– О, ты обнажил кровоточащую рану. Рабство – действительно следствие войны, хотя в Греции войны совершаются не ради рабов, а ради главенства одного города над другими или из-за личного честолюбия какого-нибудь правителя. В этом смысле рабы – прискорбный результат убийственной для каждого эллина политики недальновидных демагогов. А причина здесь одна – разобщенность греческих городов, глупо не желающих иметь единое сильное государство под названием Эллада.

– Что же мешает грекам объединиться?

Аристотель, сотворив печаль на лице, грустно вздохнул.

– Как ни странно звучит из моих уст, религия – главный враг эллинов. Именно поклонение своим богам требует от каждого греческого города независимости от другого города, полиса, государства. Отсюда вытекают свои законы и суды, свои празднества и календари, месяцы и годы не одинаковые в соседних городах, свои собственные деньги с изображениями религиозных эмблем, у каждой свои меры. Различия так сильны, что запрещается выдача гражданства «чужеродным» жителям города, сколько бы лет они в нём ни жили. С трудом позволяются брачные союзы между членами двух городов, их союзы объявляются незаконными, а дети – незаконнорожденными. Это трудно представить, но чтобы такой брак узаконить, необходим договор между городами, и то если они состоят в одном военном союзе.

Аристотель долго ещё перечислял «неудобные» законы, действующие в разных городах Греции. Например, такие…

Ни один «чужеземец», метек, не имеет права поселиться в городе, для этого нужно найти покровителя из местных граждан, проксена, делившего в дальнейшем ответственность за всего его дела. В Спарте община запрещает быть неженатым, выбраковывает родившихся младенцев и отбирает детей в лагери для мальчиков; запрещает женщинам оплакивать убитых сыновей и мужей, требуя ходить всем с веселыми лицами. В другом городе запрещают пить чистое вино, в других – устанавливаются пределы роскоши, запрещаются праздничные застолья. В каждом греческом городе можно было ненавидеть или не любить какого-нибудь «своего» бога, но богов, установленных государством, покровителей общины, не любить и не соблюдать обряды – запрещалось! Вот где заложена разобщённость греков и причину враждебных междоусобиц! Великий Сократ пострадал за такую «провинность». Подобные законы имели силу в пределах межи, устроенной вокруг города, за которой начинали действовать уже иные законы и порядки, нередко враждебные соседям.

В разговор вмешался Филипп.

– Уважаемый наставник! – это обращение он произнёс с неприкрытой издёвкой. – Тогда объясните мне, почему нам, несчастным македонянам, нужно непременно стремиться быть похожим на эллинов? Пока я не вижу в этом необходимости.

Но Аристотеля трудно было застать врасплох. Как человек, истинно преданный эллинской культуре, он высказывался по такому высокому для философии предмету без всяких сомнений:

– При всех видимых недостатках у эллинов есть преобладающее преимущество перед другими народами. Во-первых, у эллина воображение всегда охлаждается разумом, чувство – сознанием, а страсть – размышлением. Другая особенность всякого эллина – бесконечная любознательность в познании окружающего мира, природы, Вселенной. Он хочет всё знать и видеть, эта потребность исследовать неизвестное выразилась в появлении философии, которая, в свою очередь, помогла в разъяснении всего непонятного и загадочного во внешнем мире. Отсюда, успехи в области естественных и моральных наук, в искусстве и литературе.

Аристотеля уже было трудно остановить; он говорил с большой убежденностью и даже упоением:

– Да, эллины бывают подавлены заботами, но это не даёт им повода долго печалиться, поскольку их отличает жизнерадостное отношение к жизни. Они никогда не клянут богов за судьбу,