Шрифт:
Закладка:
Александр Ярославич чуть перевел дух, воспользовавшись удобным моментом. Но уже в следующий миг у него аж дыхание перехватило при виде бронированной монгольской конницы, нацелившейся ударить по клину русичей сбоку именно в тот самый миг, когда скакуны гридей потеряли ход, сделав невозможным встречный таран!
Ведь именно таким образом, не хуже русичей скрыв своих батыров от противника лавой конных стрелков, татары разбили князей на Калке…
Но как бы то ни было, сдаваться или же заранее себя хоронить сын Ярослава Всеволодовича, славного победами при Омовже и Усвяте, не собирался — не из того теста вылеплен Псковский князь! Развернув коня навстречу ворогу, Невский лишь склонил уцелевшее копье параллельно земле, плотно сжав его рукой. После чего, расчетливо выждав несколько мгновений, тем самым дав жеребцу хоть немного времени отдохнуть, Александр пришпорил скакуна:
— Не жале-е-е-еть!!!
— НЕ ЖАЛЕ-Е-Е-ЕТЬ!!!
Боевой клич Невского подхватили владимирские ближники — а за ними и едва ли не все гриди старшей дружины, посылая коней навстречу поганым! И пусть полноценного встречного тарана не получилось, но и опрокинуть себя русичи не позволили…
Александр, с семи годов обучаемый ратному искусству, умело закрылся щитом от сильного вражеского укола, нанесенного пусть и не на разгоне жеребца, а лишь рукой. Все одно укол оказался очень силен, и наконечник чжиды сумел пробить кожу и дерево рондаша самым острием! На что князь, однако, ответил точным ударом пики в лицо противника… Прием, разученный еще отроком и прекрасно себя показавший с Биргером, безупречно сработал и в этот раз — даже не вскрикнув, ворог, чье тело защищает крепкий стальной панцирь, замертво вывалился из седла!
Но уже в следующий миг в грудь князя ударило еще одно татарское копье, доставшее его с правой, незащищенной рондашем стороны…
Невский выдохнул от сильной боли — но вражеский наконечник, пусть и погнул стальные пластины дощатой брони, сшитые промеж собой внахлест, пробить их не смог. И уже в следующий миг сын Ярослава разжал пальцы на древке бесполезной в ближнем бою пики, после чего выхватил чекан, потянув за боек из кожаной седельной петли… Оказавшийся вблизи враг (жеребцы ведь не остановили свой ход, неся противников навстречу друг другу!) также попытался обнажить саблю, уже потянув клинок из ножен — но немного опоздал. И княжеская секира, во время удара сконцентрировавшая на узком лезвие огромную пробивную мощь, буквально вмяла стальные пластины худесуту хуяг под ключицу монгола…
Отчаянно закричав, поганый рухнул на землю — а Александр уже рванулся к новому противнику, увлекая за собой бешено прорубающихся к Невскому ближников…
Излюбленный монгольский прием с атакой тяжелой конницы в тот самый миг, когда вражеские «батыры» выдыхаются и теряют ход, показавшийся мне вдруг очень похожим на тактику боксеров-«контрпанчеров», в этот раз не сработал.
Не сработал по двум причинам: во-первых, бронированной, собственно монгольской конницы у врага осталось едва ли не вдвое меньше, чем наших старших дружинников. А потому атака хошучи полностью завязла — последние не сумели даже просто потеснить клин гридей! Ну, а во-вторых, в бок уже затормозившей, фактически на месте замершей тысячи поганых врезалась колонна отроков младшей дружины! Точнее, часть этой колонны — в то время, как другая начала стремительно обтекать татар, засыпая их со спины стрелами с гранеными и шиловидными наконечниками…
— Бей!!!
В этот раз я счастливо избежал рубки, увлекая за собой часть конных лучников — и безопасно для себя расстреливая рубящихся с русичами монголов! Впрочем, моя цель — вовсе не всадники-хошучи, а всего лишь несколько десятков монгольских гвардейцев, замерших вместе с чингизидами у бунчака ларкашкаки, вождя «западного похода»…
Если говорить точнее, то моя цель — это, собственно, сам Батый!
…Вот только ни ларкашкаки, ни его братья, ни верные телохранители (последние уцелевшие!) не рискнули принять боя с нами. Вполне ожидаемо, кстати — я бы тоже не стал рисковать в неравной схватке с прорвавшимся к ставке врагом, имея в своем распоряжении многотысячное войско, и все шансы победить в сражение! Вон, конные монгольские стрелки-хабуту уже вслед за нами скачут — замрешь на месте, так окружат, засыплют срезнями, выбив лошадей… Не отстреляешься! Прекрасно понимая это, я увлек за собой часть всадников, взлетев на холм, служащий до того ставкой Батыя, и спешно покинутый свитой ларкашкаки всего пять минут назад…
И замер, ошеломленный масштабом открывшейся мне воочию картины штурма осажденного града.
Глава 18
Замершие на полпути, разбитые катапультами осадные башни татар — и туры, гигантскими кострами пылающие у самой стены… Разваленные валунами штурмовые щиты, сотни тел поганых, убитых русскими стрелами, сулицами и камнями, распластавшиеся у подножия крепостного вала… И огромная толпа людей, еще продолжающих штурм по лестницам и уцелевшим башням!
Страшная — и одновременно с тем завораживающая картина!
А между нами и осажденной крепостью — линия вбитых в землю надолбов, склоненных к Чернигову. Проходы в них имеются, но узковаты-то эти проходы…
— Истома! Бери своих рязанцев, скачите к надолбам, расширьте проходы в них — насколько это возможно! Звенимир — подле меня становись! Поднимите стяг насколько возможно выше, чтобы с поля его увидели!
Истома и Звенимир — сотники рязанских и суздальских дружинников, неотступно следующие за мной в сече. И прежде всего, именно их ратники поспешили вместе со мной к холму — и только на них я могу теперь положиться…
Мы неплохо начали бой, прорвавшись сквозь ряды хабуту и выдержав натиск хошучи — более того, сжатые с двух сторон русичами, последние монгольские батыры несут сейчас тяжкие потери, погибая на месте! Но не отступают, не бегут — тем самым дав время прочим татарам развернуть лошадей и уже начать окружать обе наши дружины внешним кольцом… А самые горячие степняки вон, уже в схватку полезли, с тыла атакуя завязших в сече гридей!
Если так продолжится, наша рать погибнет в окружение. Поганым будет достаточно бить по коням, раня их, чтобы те не слушались всадников и скидывали их с себя — а то и вовсе бы пали с наездниками… Отчетливо понимая опасность сложившейся ситуации, я поднес рог к губам — и начал трубить.
А после, переведя дыхание, протрубил еще раз — и еще, и еще, привлекая внимание русичей и Александра Ярославича к себе, к
