какие-то, знаки непонятные, рисунки, вроде как вон в передачах показывают пещеры, где первобытные люди жили, вот и на той стене так, сверху донизу вся исписана.

– А посмотреть можно?

– Отчего нельзя, идёмте, конечно.

Дед долго разглядывал стену, потом спросил:

– И как ты думаешь, что это?

– Ну, не знаю, может тут закопано что-то…

– Не пробовал копать?

Я помотал отрицательно головой.

– Вон на полке лопаточка маленькая, как совок вроде, дай-ко, попробую копнуть.

Я протянул деду лопатку, которой скорее всего Егоровна работала в огороде, может рассаживала рассаду или ещё чего, она была небольшая, величиной с ладонь.

Дед Матвей поплевал на ладони, простучал стену и, наметив для себя место, с силой воткнул в стену лопатку. И тут яркая вспышка ослепила нас обоих, послышался треск, какой бывает при высоком напряжении, затем гудение, как в трансформаторной будке, потом я услышал дедов крик и всё потемнело.

***

Очнулся я на земляном полу, у самого лаза из подпола. Дед лежал тут же, словно отброшенный ударом от дальней стены с символами. Я испугался – не помер ли он? Подскочив к деду, я подхватил его под мышки, и выволок наверх. В избе было жарко и душно, но мы, похоже, немало времени пролежали там внизу, поскольку успели основательно промёрзнуть, у меня зуб на зуб не попадал, дед тоже выглядел неважно. Я пощупал пульс – есть. Приложил ухо к его рту – дышит тихонько. Ну слава Богу, главное жив!

– Дед Матвей, – потряс я его тихонько за плечо.

Дед приоткрыл один глаз.

– Что это было? – прошептал он.

– Сам не понял, вроде как током долбануло из той стены. Может там подземный кабель какой проходит, а?

– Ничо там не проходит, – отмахнулся дед, и я заметил у него на ладони какое-то пятно.

– Дед Матвей, а что это у тебя? – кивнул я на его руку.

– А что там? – дед поднёс руку к лицу и уставился на ладонь, – Вот это да, не понял.

И он в недоумении воззрился на меня.

– Леонид, это чего такое?

Я подошёл ближе к деду и он протянул мне ладонь. На ладони чётко проступал круг с точкой в центре, от которой змеились волнистые линии.

– Может это ток в тебя вошёл отсюда? – ляпнул я первое, что пришло мне в голову.

– Ну-у-у, – протянул дед, – Больно уж красиво он вошёл… Да и нет там напряжения, я тебе говорю!

– Ну а что это тогда?

– Да чёрт его знает. Меня прям всего скорёжило, когда я лопатку эту воткнул. Такой болью пронзило всего, а после ничего не помню. Как мы тут оказались? Ты меня вытащил?

Я кивнул.

– По-крайней мере мы теперь знаем, что стена эта и правда непростая, – сказал я, – К ней-то наш лесной товарищ и рвётся, видимо. Недаром он ночью просил меня впустить его, чтобы он чего-то там взглянул в подполе. Да ещё ведь и моим голосом говорит. Это самое жуткое. Бр-р-р-р…

Я поёжился от воспоминаний той ночи.

– Ты как себя чувствуешь, дед Матвей? – покосился я на деда.

– Да вроде сносно, ладонь только печёт.

– Может обработать надо? У меня в аптечке есть перекись.

– Да не, у меня дома своя перекись. Может тоже будешь? По маненькой.

– Не откажусь.

Наступили сумерки. Мы с дедом сидели на лавке возле его дома. После дедова лекарства на душе стало спокойнее, нервы пришли в порядок и встреча с ночным гостем уже не казалась такой ужасной.

– Скоро уже придёт, небось, – задумчиво сказал я деду, глядя на темнеющий за деревней лес.

– Ага, – поддакнул дед. Рисунок на его ладони потемнел и перестал зудеть.

– И чего он ходит?

– Кто его знает. Появляется он всегда аккурат на майские, когда по дедовским-то поверьям Хозяин леса просыпается да все духи лесные. И на середину октября пропадает.

– Так может он и есть этот, как его, Леший, – спросил я у деда.

– Не-е-ет, – протянул дед, – Не Лешачий это. Тот и виду другого, и к людям бы ходить не стал. Что ему делать нечего, что ли? У него в лесу забот полно.

– Ну, ведь Леший это всё сказки, – посмотрел я с недоумением на деда и усмехнулся, – Я ведь пошутил, дед Матвей.

– Сказки, говоришь? – возмутился дед, – А гость твой ночной тоже сказки?

– Ну, этот товарищ, положим, существует на самом деле. Но, опять же, мы не знаем, кто он. Да может это вообще человек переодетый.

– Ага, Маугли, который к тому же умеет менять голоса, прям актёр, – ответил дед, – Эх, молодой ты ещё, ничего не знаешь. А дедова-то мудрость она веками сложена, подмечена. Раньше люди в мире жили с природой и духами лесными, водными. Оттого те и показывались им. Ежели кто к ним с добром, то и они не обижали. А злых да гордых, иль тех, кто запреты нарушал, своё слово поперёд традиций толкал, того проверяли на прочность. Поучали уму-разуму.

– Это какие традиции? – спросил я.

– Ну как, вот, к примеру, купаться нельзя после Ильина дня. Говорили раньше старики – в тот день Бог в воду льдинку пускает. И ещё русалки с того дня лютые становятся, могут в воду утянуть, им ведь недолго осталось по земле бродить, уйдут скоро на дно реки до следующего года. Или вот Ерофеев день. Он на семнадцатое октября приходится. В тот день вообще в лес нельзя ходить. Иначе можно и разума лишиться и сгинуть навсегда.

– Это почему? – удивился я.

– В этот день Леший особенно буянит, а с ним и вся нечисть лесная, ему подвластная. Это ведь последний день в году, когда он хозяйничает. Топнет он, крикнет, да и провалится под землю-то. И всё. До следующого года спит там, под землёй.

– Вот чудеса, – сказал я.

– О, – махнул рукой дед, – То разве ещё чудеса? То так, присказка… Ты давай-ко иди, ставни пора закрывать, я тебе, пока ты в городе был, подправил ставенку-то.

– Спасибо, дед Матвей! Я и забыл про неё!

– Не за что, эх, молодёжь-молодёжь, – дед поднялся со скамейки, потирая спину, и пошёл к себе, – Ну до завтра, спокойной ночи, Леонид!

– Ну, что, во сколько сегодня тебя ждать? – задумчиво проговорил я, стоя на крыльце, и бросая последний взгляд перед тем, как войти в дом, в сторону темнеющего леса.

Я уже начинал понимать деда Матвея и всех деревенских, с этим, пожалуй, и правда можно жить, надо только приспособиться. Лесной чудь он вроде моего городского соседа Яшки с верхнего этажа, живёт один, по ночам напивается, начинает буянить, и стучаться к соседям, чтобы те составили ему компанию. Безобидный, но навязчивый до жути. Хм, а может и этот, лесной, тоже ищет кого-то, устал может от одиночества за столькие-то годы в лесу?

С такими мыслями я уснул. Снилось мне, что я иду по ночному лесу, высокие деревья окружают меня со всех сторон, а над ними горят на небосводе такие огромные яркие звёзды, что, кажется, протяни руку, и дотронешься до них. Шелестит листва, потревоженная ночным ветерком, ухает где-то изредка сердитый филин, журчит ручей. Я иду, сам не зная куда. Ищу что-то, и не знаю что. Внезапно от дерева отделяется тень, это он – тот, что живёт в лесу. Он высокий и чёрный, почти неотличим от стволов древних сосен, и лишь глаза, яркие, жёлтые, выдают его присутствие.

Меня охватывает страх. Я совершенно безоружен перед ним здесь, один на один в лесу. Я пускаюсь бежать, не разбирая дороги, хлёсткие ветки бьют меня по лицу, сердце готово выпрыгнуть из груди, я спотыкаюсь о густо переплетённые корни, падаю и лечу куда-то вниз. Поднимаюсь на ноги и оглядываюсь, похоже, что я в какой-то норе. Пахнет сырой землёй, мокрой шерстью, воздух тяжёлый и густой. Рука моя нащупывает что-то большое, липкое. Коконы. Их тут несколько. Я замечаю, как наверху в круглое оконце светят