Результатом победоносной борьбы оказывается рождение крылатого Пегаса, что совершенно очевидно обозначает молву, которая разлетается повсюду и славит победу, представляя прошедшую войну как дело легкое и удачливое. Вторым результатом является прикрепление головы Медузы к щиту, и никакой иной вид обороны не может сравниться с ним, потому что даже единственный, но выдающийся и знаменательный, счастливо совершившийся подвиг способен парализовать все действия врагов и сделать бессильной даже самое злобу.

Третий пример философского истолкования древних мифов, на этот раз с точки зрения этики

О СТРАСТИ ПО МИФУ О ДИОНИСЕ

Рассказывают, что возлюбленная Юпитера Семела, добившись от него нерушимой клятвы исполнить любое ее желание, попросила его явиться к ней на свидание в том же самом облике, в каком он является к Юноне, и погибла, не выдержав божественного сияния. Ребенка же, которого она носила во чреве, отец принял, зашил в собственное бедро и сам носил его в течение необходимого для рождения времени. Из-за этого Юпитер иногда немного прихрамывал. Мальчик, которого Юпитер носил в бедре, колол его, причиняя ему боль, и за это получил имя Диониса. В течение нескольких лет после рождения он воспитывался у Прозерпины, а когда вырос, то имел весьма женственный облик, так что даже трудно было определить, к какому полу он принадлежит. Потом он умер и был погребен, но через некоторое время воскрес. В ранней юности он первым создал искусство виноградарства и научил других возделывать лозу, делать вино и пить его. Это принесло ему великую славу, и он подчинил себе весь мир вплоть до дальних пределов Индии. Он ездил на колеснице, запряженной тиграми, а вокруг нее бежали пританцовывая безобразные демоны — Кобал, Акрат и пр. Но и Музы присоединялись к его свите. В жены он взял Ариадну, покинутую Тесеем. Священным деревом его был плющ. Он считался также создателем обрядов и церемоний, отличавшихся, однако, оргиастическим характером, разнузданностью и порой жестокостью. Он обладал также способностью насылать приступы безумия. Так, во время оргий Диониса женщины в припадке безумия растерзали, как говорят, двух выдающихся мужей — Пенфея[186] и Орфея; первого — в то время как он, забравшись на дерево, хотел из любопытства посмотреть, что происходит на этих оргиях, второго — когда он с великим искусством сладостно играл на своей лире. Между прочим, нередко деяния этого бога смешивают с деяниями Юпитера.

Смысл мифа, как мне кажется, моральный, и, пожалуй, трудно найти что-нибудь лучшее во всей философии морали. В образе Вакха изображается природа страсти, т. е. аффектов и волнений души. Итак, прежде всего — о зарождении страсти. Источником всякой страсти, даже самой опасной, является не что иное. как кажущееся благо. Точно так же как матерью добродетели является подлинное благо, матерью страсти является кажущееся благо. Первая из них — законная супруга Юпитера (в образе которого представлена человеческая душа), вторая — любовница, которая, однако, подобно Семеле, стремится соперничать с Юноной в почестях. Зарождается страсть в недозволенном желании, которому бездумно предаются раньше, чем как следует осмыслят и оценят его. А уж после того, как страсть разгорелась, ее мать (т. е. природа и внешний облик блага) разрушается и гибнет от невыносимого жара. Дальнейшее же развитие зародившейся страсти таково: ее вскармливает человеческий дух, являющийся ее родителем, и прячет ее преимущественно в своей низшей части (как в бедре), а она колет, потрясает, угнетает его, мешает его действиям и решениям, так что он как будто хромает. И даже тогда, когда она, не встречая противодействия, с течением времени окрепнет и выльется в действие или, пользуясь языком мифа, родится по истечении положенного срока на свет, она все еще некоторое время находится на воспитании у Прозерпины, т. е. ищет себе убежище, остается тайной, как бы скрываясь под землей до тех пор, пока не сбросит с себя узду стыда и страха, и, призвав себе на помощь дерзость, либо постарается выдать себя за какую-нибудь добродетель, либо пренебрегает даже самим позором. Удивительно верной является мысль о том, что всякий более или менее сильный аффект похож на существо, имеющее признаки обоих полов, ибо он всегда несет в себе и мужскую настойчивость, и женскую слабость. Великолепен и образ воскресающего после смерти Вакха. Действительно, аффекты иной раз кажутся уснувшими и мертвыми, но ни в коем случае нельзя этому верить, даже если они погребены, потому что, если представится повод и удобный случай, они воскреснут вновь.

Интересна и метафора открытия виноградарства. Все страсти проявляют удивительную изобретательность и умение в поисках для себя пищи и подходящей среды, Но из всего, что известно людям, ничто сильнее и действеннее не возбуждает и не воспламеняет какие бы то ни было волнения и беспокойства, чем вино. Да и вообще оно разжигает все страсти. Очень удачно изображение аффекта, т. е. страсти, как покорителя чужих земель, предпринимающего бесконечно далекий поход. Ведь страсть никогда не может остановиться, но все время подстрекаемая не знающим проделов, ненасытным желанием стремится все дальше и постоянно жаждет нового. Страстям сопутствуют тигры и даже впрягаются в их колесницу. Ибо, как только страсть перестает двигаться сама, а взбирается на колесницу, когда она побеждает разум и торжествует над ним. она становится жестокой, неукротимой и безжалостной по отношению ко всему, что пытается противоречить ей или бороться с ней. Остроумен и образ пляшущих вокруг колесницы Вакха безобразных и смешных демонов. Ведь любые сильные аффекты порождают во взгляде, в самом выражении лица и во всех движениях человека нечто нелепое, недостойное, суетливое и безобразное, и если иному, может быть, покажется, что он великолепен и величествен в какой-нибудь своей страсти (например, в гневе, гордости, любви), то всем остальным он представляется безобразным и смешным. В свите страсти мы видим и Муз. Ведь, пожалуй, нельзя найти ни одной страсти, сколь бы дурной и низкой она ни была, которая бы не имела своих защитников и хвалителей. И здесь снисходительное отношение к порокам и безнравственность писателей нанесли огромный ущерб величию искусства и Муз, которые вместо того, чтобы быть путеводителями и знаменосцами на жизненном пути (а это их долг), становятся нередко прислужницами и угодницами страстей.

Но особенно замечательна аллегория Вакха, полюбившего ту, которая была отвергнута и покинута другим. Действительно, не может вызывать ни малейшего сомнения, что страсти добиваются и стремятся к тому, что уже давно отвергнуто опытом. И пусть