Я не видел Кавьяр все лето, и за это время она довольно сильно изменилась: ее немного угловатые формы сгладились, сделались более женственными и мягкими. Бюст потяжелел, а волосы, которые она обычно отстригала под каре, теперь смоляными перьями лежат на плечах.

А еще Крис в юбке. В самой настоящей короткой юбке в складку, подол которой слегка подрагивает на теплом сентябрьском ветру, заставляя мое воображение усиленно работать. Любопытно, какого цвета сейчас на Крис трусики? Красные, черные? А, может быть, белые, символизирующие невинность и чистоту?

Ну вот, опять началось. Стоит мне увидеть Кавьяр, как мысли сами собой переходят в эротическую плоскость, будто у меня недотрах какой-то. Эх, а я-то думал, что наконец излечился от своей дурной зависимости… Ведь мы с Крис весь прошлый год не общались, ни единым словом не перекинулись. Это было несложно, так как после девятого мы стали учиться в разных классах. А потом она и вовсе пропала из поля моего зрения на три долгих летних месяца – то я из города уеду, то она.

Все это время я упорно убеждал себя, что мне нужно ее забыть, что восстановить отношения после того кромешного ада, в котором мы жарили друг друга заживо, просто невозможно. И у меня это вроде как получилось, потому что добиваться «невозможного» я не привык.

Поначалу, конечно, ломало. Очень хотелось плюнуть на принципы и уязвленную гордость, заявиться к Кавьярам домой и ползать перед ней на коленях, умоляя простить. Ведь тогда, в конце девятого, вернувшись в школу после затяжного больничного, я переступил черту. Разрушил наши отношения до основания: загнал ее в лес и сделал то, о чем до сих пор жалею.

Если честно, тот поступок был продиктован отчаянием, которое затопило мою душу до краев и таким вот извращенным способом вылилось наружу. Я чувствовал себя преданным, униженным, оскорбленным. Ведь за весь тот месяц, что я лежал в больнице, Крис пришла ко мне всего однажды. И то, чтобы попросить не трогать ее ненаглядного Черепа.

А я ведь так ждал ее. Думал, осознает свою ошибку, извинится по-человечески, и я ее прощу. И сам прощенья попрошу, конечно, я же тоже далеко не святой. С моей стороны было много дерьма в ее сторону.

Но она больше не пришла. Меня навещали родители, Динка, одноклассники, парни из баскетбольной команды и хулиганы из стаи, но я все равно ощущал себя одиноким. Потому что единственному человеку, которого я реально хотел видеть, не было до меня дела.

Говоря по правде, я ведь только из-за Кристинки спустил Донским их гадкий поступок, строго настрого велел своим пацанам ни ее, ни их не трогать (хотя они очень хотели). Все надеялся, что она проникнется, оценит мой отказ от мести… Но ей было плевать.

И тогда я обозлился. Дал волю самой темной стороне своей личности и придумал план, согласно которому Крис на собственной шкуре должна была испытать весь тот ужас, через который прошел я. Я решил воспользоваться давним секретом, доверенным мне еще в детстве, и уничтожить ее.

Обида ослепляла меня, не давая возможности рационально мыслить, и я почти совершил непоправимое, почти сокрушил ее… Да, в последний миг я, конечно, опомнился, дал заднюю, но было уже поздно: ее доверие ко мне подорвалось на корню.

После того случая между мной и Крис будто выросла толстая звуконепроницаемая стена: наша ненависть сменилась полным безразличием, мы просто перестали замечать друг друга, строя жизни в параллельных реальностях. У нас были разные друзья, разные интересы и даже разные дороги, которыми мы ходили из дома в школу и обратно. Должно быть, мы оба понимали, что дальше усугублять конфликт уже некуда, поэтому, не сговариваясь, приняли решение уйти в игнор.

И вот уже больше года каждый из нас находился в своем панцире. И мне в моем вроде как даже удобно было. Я жил полной жизнью: хорошо учился, занимался баскетболом, встречался с классными девчонками и совсем не чувствовал себя несчастным.

Периодически я, конечно, думал о Кавьяр, но лишь как о чем-то давнем и несбывшимся. Без всяких там надежд и ожиданий. Просто в памяти иногда всплывал ее образ, и на душе становилось чуть теплее. Однако вместе с этим теплом приходило и горьковатое чувство тоски. Где-то внутри начинало болезненно поскуливать и тянуть… Но я старался не зависать в этом состоянии. Убеждал себя, что это просто отголоски прошлого и скоро все пройдет.

Но стоило мне сегодня увидеть Крис на линейке, такую нарядную и повзрослевшую, как мое самообладание пошло прахом и все те эмоции, которые я так долго в себе гасил, разгорелись в душе с какой-то невероятной мощью. Меня будто током прошило, будто я вмиг пьяный стал – аж голова закружилась.

- Красивая она стала, да? – голос Гуляева прорезает мои мысли.

- Красивая, - полушепотом подтверждаю я, все еще разглядывая острые загорелые коленки Кавьяр.

- И челку отрезала, заметил? Ей идет, кстати. Даже очень, - и тут до меня доходит, что мы с другом пялимся на разных девчонок. Он про Мартынову все талдычит, а я о Крис думаю.

- Эм… Да, прикольная челка, - соглашаюсь я, переводя взгляд на Веру, которая с воодушевленным лицом слушает «проникновенную» речь директора.

Все-таки странно, что Мартынова с Кавьяр сдружились, они ведь так непохожи. Крис – дерзкая, наглая и чертовски острая на язык. Вера же – полная ее противоположность, тихая, скромная и, как мне кажется, очень покладистая. Может, не зря говорят, что противоположности притягиваются? Возможно, они обе положительно влияют друг на друга. Крис благодаря Вере становится более мягкой и спокойной, а та, в свою очередь, заряжается от подруги силой и уверенностью.

Пока я плаваю в своих далеких от происходящего размышлениях, торжественная линейка в честь первого сентября подходит к концу и присутствующие начинают разбредаться по кабинетам.

Вклиниваюсь в поток своего класса и, обернувшись, кидаю еще один взгляд на Кавьяр. Не знаю, зачем я это делаю: может, жду, что она поздоровается со мной (вот дурак!), а, может, просто еще раз хочу полюбоваться ее невероятно хорошеньким личиком.

И тут происходит нечто: наши глаза встречаются. Ее черные, как ночное небо, и мои, зеленые, как июньская трава. И от этого у меня аж дыхание перехватывает, будто ком в легких встал.

Несколько коротких, но в то же время неимоверно приятных секунд она смотрит на меня, а затем, отвернувшись, обрывает наш зрительный контакт. И я вдруг ощущаю себя, как обезумевший от жажды странник, к губам которого на пару мгновений приложили кувшин с водой, а потом тут же его отобрали. Я не насытился, не насладился, не прочувствовал.

Крис, прошу, посмотри на меня еще раз!