А когда мы уже вступили в тень священной рощи, перед нами предстала бабушка. Она не стала выходить нам навстречу или высылать кого-то из своих женщин, но ждала под пологом чудесного шатра, скрестив руки и наблюдая за дорогой. Я не могла оторвать от нее глаз.

Не помню деталей официального приветствия отца и последующей церемонии представления моих братьев - одного за другим; не помню, как подносили дары, пока наконец не дошла очередь до женщин Иакова и до меня. Я видела только ее - бабушку. Это была моя бабушка! Самый старый человек, которого я встречала. Минувшие годы отчетливо запечатлелись в глубоких бороздах на ее лбу и вокруг рта, но сквозь увядшую оболочку всё еще проступали следы былой красоты. Спину Ревекка держала прямо и горделиво, как Рувим, и, кстати, она оказалась почти такой же высокой. Черные глаза сохраняли ясность и остроту взгляда, они были обведены краской на египетский манер - толстой черной линией, так что бабушка казалась всевидящей. Одежды Ревекки были пурпурными - цвета царской власти, святости и богатства. Волосы покрыты чем-то длинным и черным, прошитым золотыми нитями, и этот убор, под которым прятались поредевшие седые пряди, создавал иллюзию роскошных волос.

Ревекка не замечала, как я смотрела на нее. Глаза бабушки были обращены лишь к сыну, которого она не видела с тех пор, как он был безбородым юношей. И вот теперь Иаков явился к ней зрелым мужчиной, вместе со своими взрослыми сыновьями. Ревекка не выказывала никаких чувств, пока Иаков представлял ей жен и детей. Когда он вручал матери дары, та лишь кивнула, принимая подношения, но не произнесла ни слова.

На мой взгляд, Ревекка была великолепна и неприступна, как царица. Но я заметила, что Лия недовольно скривила губы: она ожидала от бабушки проявлений материнской любви к Иакову. Лица самого отца я не видела, так что ничего на этот счет сказать не могу.

После официального приветствия бабушка отвернулась и нас отвели к западному склону холма, где указали место для шатров. Мужчины занялись их установкой, а женщины - приготовлением ужина. Тут я смогла выяснить, что Тавея еще не прибыла, а Веренро отослали в Тир, чтобы купить там редкую краску - пурпур, который предпочитала бабушка.

В священной роще не было мужчин. Ревекке прислуживали десять женщин, они же принимали паломников, приходивших за советом и пророчеством к той, кого они называли Оракулом. Когда я спросила их про отца моего отца, одна из бабушкиных прислужниц ответила, что Исаак находится неподалеку, в деревне Арба, где занимает удобный дом: его старым костям там удобнее, чем в открытом шатре.

- Сегодня он придет на обед, - добавила женщина, которую звали просто Дебора.

Впрочем, бабушка дала имя Дебора абсолютно всем своим помощницам - в честь женщины, которая воспитывала ее в детстве (и вообще сыграла немалую роль в ее жизни) и чьи кости покоились теперь под сенью деревьев Мамре.

Прислужницы бабушки говорили застенчивым шепотом и были одеты в простые белые туники. Все они были одинаково приветливыми и отстраненными, и вскоре я прекратила попытки различать этих женщин и воспринимать их как отдельных людей, начав думать о них просто как о «деборах».

День в хлопотах пролетел быстро: надо было обустроиться на новом месте и приготовить ужин. Как только первый хлеб сняли с огня, объявили, что прибыл Исаак. Я помчалась взглянуть, как мой дед вступает в рощу. Ревекка вышла к мужу, подняла руку в кратком приветствии. Иаков также поспешил поприветствовать отца, он почти бежал ему навстречу.

Однако Исаак не ответил на жест жены и никак не отреагировал на явное волнение сына. Он безмятежно покачивался на мягком сиденье, водруженном на спине осла, которого вела женщина в белых одеждах - таких же, как у всех прислужниц бабушки; вот только кроме туники на ней была еще и чадра, оставлявшая открытыми только глаза. Лишь когда осел подошел совсем близко, я увидела, что дедушка слеп, веки его были плотно сжаты, и это придавало лицу мрачноватое выражение. Он был худым, тонким в кости и казался бы хрупким, если бы волосы его не оставались до сих пор густыми и темными, как у молодого человека.

Бабушка наблюдала за тем, как прислужница помогает Исааку спуститься и пройти к одеялу, расстеленному для него в восточной части Мамре. Но прежде, чем женщина отпустила его локоть, Исаак взял ее руку и приложил к губам. Он поцеловал ладонь служанки и прижал ее к своей щеке. В этот момент лицо Исаака потеплело от улыбки, так что стало ясно: закутанная женщина дорога деду.

Иаков приблизился к Исааку и произнес:

- Отец? - Голос его дрогнул.

Исаак обернулся к Иакову и раскрыл руки. Наш отец обнял старика, и оба заплакали. Они говорили шепотом, а братья мои стояли и ждали, когда их представят деду. Матери держались позади, обмениваясь озабоченными взглядами и время от времени тревожно поглядывая на остывающую и сохнущую еду, которую пора уже было подавать.

Но мужчин не поторопишь. Исаак потянул сына за руку и предложил ему сесть рядом, пока тот называл имена каждого из своих сыновей. Исаак провел руками по лицу Рувима и Зевулона, Дана, Гада и Асира, Нафтали и Ис-сахара. Когда наступила очередь младшего, Иосифа, дед посадил его к себе на колени, как будто тот был совсем еще ребенком, а не подростком. Исаак нежно провел кончиками пальцев по лицу Иосифа, потом по кистям его рук. Поднялся ветер, и полог шелкового шатра высоко взметнулся над ними, охватив деда и внука прекрасной радугой. Это было грандиозное зрелище, и у меня перехватило дыхание. И именно тогда Ревекка, до сих пор державшаяся на расстоянии, наконец-то нарушила свое царственное молчание.

- Ты, должно быть, голоден и хочешь пить, Исаак, - сказала она, однако тон ее противоречил дружелюбию слов. - Твои дети утомлены дорогой. Пусть твоя Дебора отведет тебя внутрь, и ты убедишься, хорошо ли твои невестки умеют готовить.

Замелькали белые одеяния, вскоре еда была подана, и началась трапеза. Дед ел с аппетитом, а странная закутанная женщина пальцами клала кушанья прямо ему в рот. Исаак спрашивал, наелись ли его внуки, и время от времени протягивал руку, чтобы отыскать сына, касался его плеча или щеки костлявой кистью, оставляя жирные пятна, которые отец не стирал. Я