Оторвал листочек от блокнота на холодильнике и написал записку Наде: «Уехал по делам, проснешься — звони. Прости, что так вас напугал, очень-очень постараюсь так никогда больше не делать. Потому что очень вас люблю!» и нарисовал в уголке кривенький цветок в горшке с буквами «ДВ» — Дима Волков. Раньше все открытки ей так подписывал. Давно что-то не было. И вообще цветов давно не приносил жене, балбес.

Вышел на крыльцо, притворив неслышно тяжелую дверь, послушал как авторитетно и убедительно щелкнул замок. Оглянулся, потянулся — и замер. У заборчика стоял, сияя на утреннем солнышке, мой Вольфганг, выглядевший так, будто только что сошел с конвейера. Я обошел его вокруг и подивился качеству работы парней с сервиса — о том, что в багажник на днях заходил японский бегемот, ничего не говорило. Красота, да и только. Ключ нашелся под дворником, в конверте с логотипом «Незабываемых путешествий». Красиво и многозначительно. Лорду я позвонил еще с вечера, предупредив, что сегодня покупаю машину. Он, против обыкновения, не стал вздыхать, отговаривать или просить подумать, просто напомнил, что лимитов по моей карте нет, но приобретать машину дороже двадцати миллионов рублей не рекомендовал. А я как раз дороже и не планировал, а наоборот раз в десять дешевле собирался. Не все буржуйские нейронные цепочки пока отросли, не все.

Забив в телефоне адрес Кирилла, полученный в сообщении, и запомнив ближайшую часть маршрута, набрал Лёхе. Сейчас меня почему-то вовсе не тревожило, что я звоню кому-то в такую рань. Трубку сняли между пятым и шестым гудком:

— Доброе утро, Дмитрий Михалыч!, — Лёха был собран, хотя и слышалось, что спал. На заднем фоне раздалась какая-то возня и заспанно-недовольный женский голос.

— Дима. Давай на «ты» уже. Доброе утро. Кто от ваших сегодня по мне старший, и кто за домом смотрит?. — видимо, в моем голосе было что-то такое, отчего сон с Лёхи слетел напрочь.

— Славка и его звено за тобой, Марат в поселке, но там вряд ли что-то будет, у Васильича комар без документа не пролетит. Что стряслось, где ты?

— Пока ничего, но душа не на месте. Скинь мне номер Славки этого, а его и Марата предупреди, чтоб по сторонам смотрели. Прости, что разбудил рано.

— Сделаю. Да я и сам вставать уже собирался, не проблема, — неубедительно соврал он.

— Давай, хорошего дня!, — и я завершил вызов.

На экране, поверх заново открытой карты, вылезло окошко с контактом неизвестного пока Славки, который я тут же занес в память. Машин на МКАДе в этот ранний час было немного. Присмотревшись по зеркалам, крузаков я не увидел ни одного. Но в крайнем правом плелся серебристый Тахо. А во втором слева, в котором держался и я, через пару машин позади медленно ехал черный Гранд Чероки. Тьфу, так с ума спятишь с этой паранойей! Лучше уж вперед смотреть, пользы больше.

Навигатор выдавал расчетное время двадцать минут по пустым «зеленым» дорогам. Я отбил сообщение Кириллу, что буду в течение получаса. Надеюсь, там не заброшенный бокс в старом советском гаражном кооперативе, до которого ему придется долго добираться. Трубка в это время защелкала. На звонке у меня с давних пор стоял проигрыш к песне Стинга и Эрика Клэптона «Кажись, это я», «It’s probably me». Мне сперва понравились и запомнились щелчки крышки зажигалки «Зиппо» в начале, а только потом слова. Мелодию не менял уже лет пятнадцать.

— Дмитрий Михалыч, доброе утро, это Слава. Лёха сказал, что-то ожидается?, — раздался уверенный голос.

— Доброе утро. Очень хочу, чтобы не ожидалось, но душа не на месте. А она, зараза, последнее время редко ошибается, — я досадливо потер шею, — считай блажью и догадками, но вот так.

— Интуиция и блажь — вещи сильно разные, как нас учили, Дмитрий Михалыч. Одна спасает, вторая губит. Давайте будем считать, что Вы проинтуичили что-то, а мы будем искать, что именно, хорошо?, — а обстоятельный парень этот Славка. Нравится мне такой подход.

— Договорились. Даже как-то спокойнее стало, приятно знать, что профи рядом, — не удержался от комплимента я, — сейчас скину точку, куда еду. Оттуда, вероятнее всего, в центр, на Кузнецкий мост.

— Опять концерты давать с большим успехом?, — судя по голосу, он улыбается. Еще и с юмором, это хорошо.

— Вряд ли, что-то не в голосе сегодня, — пропищал я в трубку, и рассмеялись мы уже хором, — Ладно, едем, смотрим, надеемся на лучшее!

— Добро!, — ответил Славка и отключился.

Осташковское шоссе — ни разу не Ленинградское. Это, впрочем, и из названия сразу ясно. Совсем недалеко от столицы оно превратилось в двухполосную дорогу без отбойников, разделителей и даже разметки, кружившую и нырявшую сквозь деревеньки и поселочки. Почти в каждом населенном пункте попадались отчаянно-богато построенные дома в три и даже четыре этажа, с угрожающего вида заборами и камерами по углам. Через один-два дома, а то и прямо возле их заборов ютились избушки, почти по окна вросшие в палисадники разной степени ухоженности, огороженные давно не крашенным штакетником. Невысокие и реденькие старые заборы когда-то были выкрашены в синий или зеленый. Теперь же их оттенки едва можно было отличить друг от друга. Возле серьезных ворот больших домов стояли суровые иностранные автомобили, чаще черные. У старых заборов почти всегда было пусто. Или догнивали свой век «Москвичи», «Жигули» и даже «Волги», проржавевшие и запыленные настолько, что их оттенки тоже различались с большим трудом. Определенно, город контрастов — не Стамбул.

Пара невнятных поворотов, последний из которых я едва не проскочил, вывели на грунтовку, которая запетляла по редкому перелеску, напомнив о ветреном характере Уяндины-реки. Тахо катил позади меня не таясь. Дорожка выскочила из-за деревьев и через километра полтора уперлась в какой-то коровник. С таким же успехом это мог быть и свинарник, и амбар, я в сельхозпостройках разбирался не сильно. Какое-то, в общем, широкое и длинное полутораэтажное, если такие бывают, здание из серого щербатого кирпича под широкой развесистой двускатной крышей, шифер на которой покрывали не только лишайник и мох, но и кустики с деревцами. На ум тут же пришло подпольное мыловаренное ателье Головина. И не зря.

На косо висящих двустворчатых воротах открылась входная дверь, единственная, кажется, из всего фасада имевшая правильную форму и прямые углы. От этого воспринималась она совершенно неестественно. Изнутри дверь была обита красной кожей, разлинованной стяжками на выпуклые ромбы, как