class="p1">Третий разрыв был еще дальше в окопе. Снаряд врезался в дерево и расщепил его на причудливые лучины. Осколки снаряда, разлетаясь во все стороны расширяющейся сферой, прошили землю и блиндаж, который находился рядом. Третьим выстрелом убило еще двоих человек.

Вокруг копошились раненые и контуженные бойцы. Рядом со мной из-под двух обездвиженных тел выползал «Абакан». Он, как в фильме «Матрица», слегка подрагивал как виртуальная проекция. В голове звенело, а воздух наполнился пороховыми газами, кровью и горелыми тряпками. Маскировочная сеть, которой был накрыт блиндаж, загорелась сразу в нескольких местах и едко дымила.

— Фосфор! Нас жгут фосфором! — заорали у выхода из блиндажа. Бойцы, выползая из всех щелей, стали ломиться к выходу, толкая и перескакивая друг через друга, наступая ногами на раненых и мертвых. Началась паника. Прямо передо мной сидел контуженный боец и пытался набрать в легкие воздух, который вышиб из него взрыв. Кровь тонкими темными струйками текла у него из ноздрей и ушей.

— Нужно их остановить! — заорал я Ромке и «Айболиту», появившемся из ниоткуда.

Я стал хватать бойцов за шиворот и отбрасывать назад, прорываясь к выходу.

— Отставить панику! — орал я на ходу. — Отставить панику!

Мой крик остановил несколько человек, и они запустили цепную реакцию. Бойцы стали приходить в себя и таращились на меня, не понимая, что делать. Рома и Женя стали командовать и помогать им разгребать завалы из тел.

— Кто цел, занимается выносом раненых! Десять человек остаются со мной, остальные обеспечивают эвакуацию!

Я увидел Саню, который давал указания своим пацанам:

— «Банур»! Командуй эвакуацией! Выносите тех, кто не может идти.

Огонь снизился, и я увидел, как «Вардим» резко высунулся из траншеи с гранатометом и выстрелил в направлении противника. Следом за ним стал стрелять еще один боец, позывного которого я не знал. Они по очереди стреляли то на запад, то на север, обозначая противнику, что мы держим оборону.

Люди с первых дней раскрывались на войне по-разному. Война, как лакмусовая бумажка, обнажала сущность человека и показывала, на что он способен. Война была похожа на «Зону» из рассказа Стругацких «Пикник на обочине».

В «Зоне» исполнялись самые сокровенные мечты человека.

Не те, о которых он громко кричал и заявлял, а те, что составляли суть его личности. Война была «Зоной», где сущность человека проявлялась в своей первозданной наготе. Люди, способные действовать мужественно, быстро показывали себя, как и те, кто трусил и прятался за спинами других, в надежде выжить и сохраниться. Социальный лифт работал в обе стороны, и те, кто вчера был никем, быстро продвигался за счет своих качеств в командиры. А те, кто не проявлял никаких качеств, скатывался в подвал.

— Командир? Меня нужно нести, — подполз ко мне «Грязныш». — У меня руку оторвало!

Его рука болталась как плеть, и ватник был сильно пропитан кровью.

— Перетяните его, — попросил я пацанов, стоявших рядом. — Где твои жгуты?

Я стал ощупывать его и не смог найти ничего.

— Меня нужно нести… — продолжал он стонать.

— Заткнись! Нести нужно тех, кто не ходит. А у тебя ноги на месте. Перетягивайся и ползи своим ходом назад вместе со всеми.

«Грязныш» скорчил жалостливое лицо и замолчал.

— Рома, перетяни ему руку, а то вытечет, — крикнул я «Абакану».

Вокруг постепенно восстанавливался порядок, и хаос первых минут стал приобретать черты осознанной деятельности.

Я увидел Женю, который помогал сооружать носилки и вытаскивать раненых из траншеи. С удивлением и радостью увидел, что «Бас» с «Максом» опять тянут кого-то на самодельных носилках. «Грязныш» с разрезанным рукавом и перетянутой жгутом рукой ковылял за ними.

С наступлением кромешной темноты интенсивность стрельбы со стороны украинцев спала. Танк сделал еще пару выстрелов и укатил на перезарядку. Танковые расчеты у ВСУ были отличными. Я не знаю, кто их готовил, и кто ими командовал, но отработали они четко и точно. После подсчета потерь я вышел на связь с командиром.

— Шесть «двести», тридцать «триста». Половина из них тяжелые. Выносим на «Подвал».

— Как вообще обстановка?

— Шесть человек осталось на позиции из шестидесяти. Остальные занимаются выносом раненых. Готовимся принять бой.

— «Констебль», ты, судя по интонации, со мной прощаешься? — в своей манере, поддержал меня командир. — Эту позицию сдать нельзя!

— Хорошо. Будем держать. Буду докладывать по ходу пьесы.

Внутри действительно было такое ощущение, что это был мой последний день.

— Доклад каждые пятнадцать минут, — закончил командир.

Я по голосу слышал, что ему тяжело и тревожно. Верил ли он в то, что мы продержимся и не отступим? Я не знаю. После того, как ушла последняя группа эвакуации мы стали распределять сектора и готовиться к бою. Со мной на позиции остались: Рома «Абакан», Женя «Айболит», Артем «Вындин», «Викинг», «Дружба» и еще пару человек, которых я не мог распознать в темноте. «Дружба» был боеспособным и грамотным таджиком, у которого был ПНВ «Фортуна». Еще один «теплак» — тепловизор — был у Жени. Его нашел «Эрик», когда они брали первый блиндаж и принес сюда. Мы собрались и стали распределять сектора для обороны.

— Ну что? — задал я пространный и очень конкретный вопрос.

— Командир, мы с тобой, — за всех ответил Женя.

Остальные молча смотрели на меня и ждали моих приказов.

— Пацаны, для меня большая честь воевать с вами.

Мы стояли и смотрели друг на друга, понимая, что ситуация непростая, и мы можем погибнуть.

— Нам нужно занять круговую оборону. Собирайте все магазины, которые остались от убитых и раненых. Там, на бруствере, лежит пара человек. Заберите у них магазины и гранаты.

Они кивнули и молча разошлись по траншее, занимая огневые точки.

У нас оказалось тридцать автоматов, сотни три полных магазина к ним и большое количество гранат.

— «Дружба», ты держишь север. Наблюдай в теплак дорогу в сторону Бахмута и заправки, и, если поползут, стреляй. «Айболит», бери западное направление. Остальные рассредоточиваются между ними на расстоянии семи-восьми метров.

У меня с собой был блокнотик, в котором были записаны шесть телефонов. Я боялся, что он попадет в руки врагов и моим родным могут начать названивать, требуя выкуп. Или пришлют фото моего мертвого тела. Я достал его и несколько раз вслух проговорил телефон отца, чтобы запомнить. Достал зажигалку и, присев в траншее, поджег лист с телефонами. Я держал его и смотрел, как огонь пожирает бумагу, которая связывала меня с прошлым и с мирной жизнью.

— Мам, пап… Пока, — попрощался я вслух с родителями.

Огонь стал жечь пальцы. Я уронил остатки бумаги, которая догорела еще на подлете к земле. Я втер ее ботинком и