Шрифт:
Закладка:
И конечно, это снова был Турко, который вечно торопится и рвется вперёд. И первая пуля в него и угодила, Куруфин не видел, куда, да и неважно, потому что он прыгнул вперёд, выставив свой нелепый щит, и держа его по привычке ниже груди. И вторая пуля прошла прямо над кожаным свертком, и это было как удар под дых с размаху, очень маленьким и сильным кулаком. И ещё спину почему-то обожгло, как прутом раскаленным ткнули. Удар выбил весь воздух из лёгких, и вздохнуть никак не выходило, пока не потемнело в глазах, а потом он собрался с силами и потянул воздух в себя жадно, только в месте удара сделалось очень больно. А впереди он ещё видел того стрелка, ничего больше не замечая, кроме него, и шагнул к нему. Его ударило второй раз, куда-то сбоку. Он снова шел вперёд, стараясь удержаться и не упасть, только Турко теперь был позади, и в порядке. Ну, он так считал. Потом Турко вдруг оказался снова впереди, бросился, пригнувшись, и стрелок упал.
— Вечно ты торопишься, — хотел сказать Куруфин, но в горле что-то мешало. Пока он пытался это выговорить, Турко вернулся, и теперь держал его за плечи, не давая упасть.
— Не пущу вперёд, — кое-как выговорил он.
*
За ограду Марко выскочил, больше всего на свете жалея, что спешился. Попятился, целясь в сторону дома. То ли палить в них, то ли поберечь остаток пуль. Где теперь его проклятая кобыла? А вон она, на ней Джонни прочь драпает. И Роб тоже драпает, на своих двоих. И ещё кто-то.
Психи! Чокнутые они тут все! Под пули лезут со своими железками. Как заговоренные! Откуда только взялись, сукины дети. Он про такое только слышал. Чтобы рубили людей, как чучела, с маху, с оттяжкой. Его людей! Даже мексиканцы так не могут. На войне, наверное, похоже. Только тут не кавалерийские сабли. А черт знает что. Топор. Мечи, как театре. Ножи в руку длиной. И головы рубят до мозгов… Его парням!
И пули их не берут. То как отводят, то стреляешь и не падают. Вперёд идут. Будто в сказках, какими мексы друг друга пугают.
Убираться надо. И из пушки их всех! В упор, в мясо! Чтоб на куски!
Сколько парней удрало, трое?
Он все не поворачивался, чтоб не подставить спину под выстрел из окна. Оттуда торчало дуло карабина, дергаясь и выискивая себе цель. Очень не хотелось ей стать.
Кто-то метнулся через ограду, прямо через колья, и приземлился в двух шагах от Марко, яростно оскалясь. Глаза горели, жуткие.
Псих с топором! А в левой руке у него…
«Не будет моих мозгов на твоём топоре. И не надейся», — Марко не словами подумал, а всем сердцем себе пообещал, разворачиваясь к врагу. И тот, с топором, вскинул свой револьвер, не слишком привычно, зато быстро. Очень быстро. Марко повернулся, а выстрелить на крошку времени опоздал. И два выстрела грохнули одновременно. И снова он будто не попал. Псих этот не дернулся даже. А ведь должен был.
Потом стало не вздохнуть, и последнее, на что смотрел Марко, был тот ненормальный топор. Весь в узорах. Жёлтых. Как золото.
*
Разбойник с отрубленной рукой бежал последним. Уже все затихло, когда он неловко поднялся и поковылял прочь, сжимая обрубок здоровой рукой, чтобы остановить кровь. Амрас прицелился было ему вслед — и опустил револьвер.
— Скорее, внутрь его! — Келегорм подхватил Куруфина и понес его под защиту стен. Младшие расступились, пропуская.
Тела разбойников усеивали землю, кровь их, смешиваясь с пылью, превратилась в черную грязь. Кто-то стонал на выдохе, равномерно и однотонно. Вот Маэдрос нашел взглядом первого врага — раненый, он свалился с лошади, и теперь ноги его были неподвижны и неестественно вывернуты, руки сжимали глубокую рану в боку, а голова вздрагивала, и глаза смотрели в никуда, затуманившись от боли.
Выдернув клинок Амрода из другого врага, Маэдрос коротко ударил этого под ребра.
— Сейчас выстрелят, — бросил Амрас, он уже срезал Амроду рукав, перетянул руку, останавливая кровь, и осматривал рану.
Маглор остановился над стонущим. Тот самый, которого он проткнул: усатый смуглый разбойник добрался до частокола и теперь сидел, прислонясь к кольям. Он был не жилец и знал это.
— Канта и но льорес*, — сказал он, скаля зубы в ухмылке и выпрямившись, сколько смог.
— Лёгкой дороги, — отозвался тихо Маглор — и ударил ножом.
Последний, раненый пулей в живот, тоже ничего не сказал. Маэдрос ударом клинка прервал его боль, а затем Маглор ухватил брата за локоть и поволок под защиту стен. От частокола поспешил за ними Карантир, тяжело опираясь на топор и зажимая ладонью бедро.
Снаружи прогрохотало, и обломки застучали по стенам. Сильнее прежнего.
В укреплении пахло потом и кровью. Донна склонилась над распростертым Куруфином, и тряпки в ее руках были все красными и мокрыми.
— Чистое дай! — рявкнула она, когда закрывалась дверь. — Живо!
Нэн выхватила что-то из сумки, сунула ей в руки. Бледная до синевы Ханна прислонялась к стене, зажимая рот рукой, и глядя в ужасе не на раненого — на них, стоящих. Одна из чернокосых торопливо распарывала ножом некую женскую одежку и тоже протягивала тряпки Донне.
Келегорм держал голову брата приподнятой. Его одежда слева совсем промокла, но он словно не замечал этого.
— Карантир, Маглор, к окну, — приказал Маэдрос. Выглянул в дверное окошко. На склоне снова оживились, перебирались с места на место и стреляли в их сторону. Пули теперь врезались в землю у самых стен. Дым от выстрелов заклубился в долине.
Маглор бросил взгляд наружу и прислонил к стене у окна свой Спрингфилд, который принес снаружи и который был бесполезен в ближнем бою. Потом шагнул к лежащему Куруфину, взял его за руку и чуткими пальцами нащупал биение крови. И держал так, не отпуская, и Куруфин вдруг
