Я опять обнаружил присутствие этого неосязаемого наследия, когда сидел скрестив ноги в одной из семи ниш в колонном зале храма Сети в Абидосе. Странные фигуры смотрели на меня сверху или проявлялись на украшенных рельефами стенах. После двух часов езды верхом по возвышающейся насыпи, пересекающей поля, засаженные сахарным тростником и бобовыми, я оставил позади приятный свежий живительный воздух раннего утра (поскольку пустился в путь еще до восхода солнца) и переступил порог древнего храма, построенного первым фараоном по имени Сети. Когда я сидел там, меня быстро захватило властное ощущение прошлого, разворачивая перед моим мысленным взором картины канувшей эпохи.

Я невольно видел, как древние процессии идут по вымощенному каменными плитами полу и размеренным шагом входят в святилища, где находятся алтари. Я постоянно ощущал печать тех древних жрецов-волшебников, которые сделали это место одним из своих главных центров вознесения благословений Осирису – богу, которого они обозначали как носящего высокий тройной головной убор. Некоторые из их призывов обладали отзвуком, раздававшимся в небесах столетие за столетием. Меня начало охватывать и околдовывать великое спокойствие высшего присутствия, под его благой сенью я видел, как мое заполненное земными желаниями существование утекает, словно песок, ускользающий сквозь пальцы.

Античный географ Страбон подходяще написал о своей покрытой пылью веков эпохе: «В Абидосе почитают Осириса, но в храме певцу, флейтисту или арфисту запрещено петь и играть в начале проведения ритуалов в честь бога, как это принято во время служений в честь других богов». Этот зал с белыми стенами наполняли тишина и мечтательный покой, неизвестный и непонятный внешнему миру. Марфа за свою суету заслужила от Христа укор, Мария же за созерцательное спокойствие удостоилась Его похвалы. Мы обретаем лучшие мгновения не в шуме и волнении. Лишь когда на душу снисходит безмятежное спокойствие, мы погружаемся в тесное единение со Счастьем, Мудростью и Божественной Силой.

Я удобно расположился в своей небольшой нише, как, возможно, сотни поколений назад делал какой-нибудь смуглый жрец храма, и позволил мягкому влиянию святого места околдовать меня. О! Как хорошо было ненадолго остаться в одиночестве, забыть о множестве шумов, принесенных в наш мир прогрессом вместе с многочисленными преимуществами, не вспоминать о бескрайнем эгоизме, неизбежном непонимании, недостойной ненависти и жестокой зависти, которые, будто кобры, поднимали свои головы, чтобы выпустить яд и напасть в момент, когда возвращаешься в мир темных людей.

Я размышлял о том, зачем нужно возвращаться.

Мы считаем одиночество проклятием, но, обретя мудрость, учимся смотреть на него как на блаженство. Мы должны взобраться на Эверест своих мечтаний и привыкнуть к жизни среди вершин одиночества. Ибо если в толпе мы ищем душу, то находим лишь бездушие, если же ищем истину, то обнаруживаем в основном лживость.

Общество обладает душой, но не телом. Мы можем провести вечер в большой гостиной вместе с сорока людьми и все же быть одинокими, как будто мы находимся в пустыне Сахара. Тела могут стать ближе друг к другу, но, пока сердца и умы остаются далекими, каждый из нас одинок. Кто-то считает, что обязан приглашать нас в свой дом по правилам этикета, мы приходим, но нашего хозяина, чтобы принять нас, там нет. Он просто оставил нам свое тело, чтобы нас встретить, прекрасно зная, что пропасть между нашими умами слишком широка, чтобы он остался. Представление такому человеку делает все, что угодно, только не знакомит нас с ним. Тех, кого разъединил Бог, никогда не соединит человек!

Я купил билет в Поднебесную – огромную страну, куда не проникают наши мелкие банальные новости. И что же, значит, я ненавижу своих собратьев? Как можно называть мизантропом того, кто играет с маленькими детьми и делит пенни с бедняком?

Почему бы не остаться в стороне и не принять предлагаемое блаженство уединенного существования, свободного от ненужных тревог, в тихих местах, подобных этому храму в Абидосе?

Мы презираем человека, покидающего общество в поисках высшей жизни, хотя, возможно, он уединяется лишь для того, чтобы суметь передать своему народу некую благую весть. Память воскресила торжественное обещание, которое получили от меня те, кого я уважаю или даже чту. Я знал, что возвращения не избежать. Однако это не опечалило меня, ибо мне было известно также, что если мир утомит меня, я смогу погрузиться в глубины своего духовного существа и вернуться оттуда освеженным, безмятежным, довольным и счастливым. В этом священном безмолвии, где я мог слышать чистый глас Божий, в полной тишине, царящей в зале этого храма, я мог услышать более слабые голоса исчезнувших богов. Когда мы обращаемся вовне, к миру, то блуждаем в грусти и растерянности, а когда обращаемся вовнутрь, то можем двигаться в уверенности и вечном блаженстве. Давид советует: «Будь спокоен и знай, что я Господь».

Мы утратили искусство пребывать в одиночестве и не знаем, что делать, когда остаемся одни. Нам неизвестно, как обрести счастье из собственных внутренних источников, и потому мы должны платить артистам и другим людям, которые сделают нас счастливыми на время. Мы не только не способны быть в одиночестве, но и не можем сидеть спокойно. И все же если бы мы смогли удержать свое тело в определенном положении какое-то время и правильно использовать собственный разум, то сумели бы обрести глубокую мудрость, имеющую особое значение, и наполнить сердца глубоким покоем.

Поэтому я сидел в тишине почти два часа, пока в моих ушах снова не зазвучало непрерывное тиканье времени. Я снова открыл глаза.

Я смотрел на толстые колонны зала, поддерживающие тяжелую крышу и удивительно напоминавшие огромные стебли папируса. Их стволы кое-где освещали солнечные лучи, проникавшие сквозь отверстия в крыше и озарявшие их раскрашенные рельефы. На них был изображен фараон, стоящий во время обряда перед одним из почитаемых в его эпоху богов или приведенный к самому великому Осирису. Здесь были ряды иероглифов, выглядящих для непосвященных загадочно. Сам Сети видел эти покрытые письменами колонны с выступающими базами. Я ненадолго вытянул затекшие ноги, а затем поднялся и отправился осмотреться. Я прошел сквозь высокие помещения мимо имеющих сводчатые потолки святилищ, чтобы поближе изучить настенные росписи, чьи голубой, зеленый, красный и желтый цвета выглядели не менее свежими, чем белый, похожий на мрамор известняк, служивший им фоном. А между тем рука мастера нанесла их на стену три с половиной тысячи лет назад!

Безжалостное