В комнате он был один. Я шёпотом сказал Марии:

— Найдёшь его жену? С ним я разберусь сам, но лучше бы, чтобы никто не поднял лишней тревоги.

Она кивнула, вскинула пистолет и удалилась на дальнейшие поиски. Я же тихонько приоткрыл дверь и вошёл внутрь. Морозов заметил меня, лишь когда я взвёл курок. Он в ужасе развернулся и с остекленевшими глазами уставился на винтовку, направленную прямо на него.

— Каешься, гнида?

— Кто ты такой?! — спросил он, ведь не видел моего лица. Я спрятал его за холщовым капюшоном с прорезями для глаз.

— Тот от чьей карающей длани тебе не уклониться. Можешь просить бога остановить пулю, но справедливость тебя настигнет. Ты богат. Тебя боятся селяне, а царская армия и жандармы тебя защищают. Но кто тебя защитит сейчас?

Он молчал, потупив взгляд.

— КТО ТЕБЯ ЗАЩИТИТ СЕЙЧАС? — спросил я снова, грозно.

— Никто… — сказал он, потерянно.

— И как тебе чувствовать себя вровень с теми, кто страдал из-за тебя? Каково тебе сейчас?

Он снова нервно сжал губы, не найдя в себе сил ответить. В ярости, я ударил его прикладом со всей дури, от чего он упал на спину, выплюнув пару зубов. Поставив ему ногу на грудь, я упёр ствол в его щёку и произнёс:

— Ты даже не задавал себе таких вопросов, ведь так? ТАК?! Не думал, что однажды тебе приставят пушку к виску. Максимум, что тебя заботило, так это то, что с твоей гнилой душой будет после смерти. При жизни ты даже не мыслил о каре, да? И поверь, я хотел бы, чтобы ты страдал также, как все те, кто пострадал от тебя. Но я не могу это устроить. За то я могу подвергнуть страданием твою семью. Как тебе идея? Даже жаль, что ты не увидишь этого. Потому что для этого необходима твоя смерть.

Без сомнения, я нажал на спусковую скобу. Выстрел. Брызги крови повсюду. Я дышал тяжело. Адреналин ударил в голову, подарив мне на секунду странное чувство… свободы. Когда я оторвал взгляд от тела, то увидел, что в коридоре стоял парень в ночной рубахе, что был чуть старше меня самого. Купеческий сын.

Он был не в силах даже пошевелиться от страха. С места его сдвинуло только внезапно прозвучавшие из коридора два выстрела. Он в ужасе дёрнулся, а затем хотел было развернуться и бежать, но я быстро выстрелил ему в ногу. От этого он тут же упал на пол, вскрикнув.

Я подбежал к нему. Тут же, возникла и Мария, с ещё дымящимся Волкаником. Мы, не сговариваясь, направили оружие на беглеца, заставив его замереть и безмолвно смотреть на нас двоих.

— Убил эту зажравшуюся скотину? — спросила меня девушка.

— Да. А ты расправилась с его женой?

— Да. Ещё и вскормыша прибила.

— Вскормыша то зачем?

— Мы же вроде как мстим, нет?

— Мы не можем убивать детей. Это против любой морали.

— Этого тоже хочешь оставить?

— Да. Пусть страдает сиротой. Как я страдаю без матери и отца.

— Это конечно менее жестоко… — крыса закатила глаза, и продолжила, — Но тебя не колышет ли тот факт, что он всем про нас расскажет.

— Не расскажет. Мы отрежем ему язык и выбьем все зубы.

— Это, конечно, совсем не жестоко! — Мария покачала головой, возмущенно.

— Просто подержи! — сказал я, протягивая ей ружьё и опускаясь к пасти волчонка.

Отцовский нож приятно лёг в руке.

-

Не все ль равно?! Играя и маня,

Лазурное вскрывалось совершенство,

И он летел три ночи и три дня

И умер, задохнувшись от блаженства.

-

Мы с Марией сидели на крутом берегу сибирской реки. В одной руке моей лежал кровавый нож. В другой язык, что был мне в качестве трофея. Над горизонтом загорался рассвет и солнце медленно поднималась, окрашивая небо в голубой, и заставляя исчезать звёзды.

— И что теперь, ты чувствуешь свободу? — спросила девушка, украдкой смотря на моё потерянное выражение.

— Я всё ещё ощущаю несправедливость. — сказал я.

— И что ты будешь делать?

— Помнишь легенду, которую брат моей мамы нам рассказывал?

— Дядя Бронислав? Да, я помню. Она была про Беловодье.

— Я тут много думал о всяком. О том, что происходит здесь. О том, что богатые, вот так просто, могут оставаться безнаказанными просто потому, что они богатые. О том, что здесь, на этой огромной, безграничной каторге нас губят и над нами возвышаются. Я думал о том, что лучшие люди уходят, пока ублюдки кутаются в шелках. Я думал о том, что бог не может здесь, в этом мире, карать злодеев и защищать праведников. А может лишь мучать их и убивать.

— И ты хочешь уйти к Беловодью? Но ведь это легенда, его на самом деле нет.

— А разве важно, что это просто старообрядческий миф? Я верю, что может быть такая страна. Страна, где нет богатых и жандармов. Страна, где нет господ и королей. Страна, где людям любой веры и народности будут рады. И неважно, есть ли она где-то прямо сейчас, или же нам ещё только предстоит её создать. Я верю, что мы её достигнем и найдём её, однажды. Но без тебя я не справлюсь.

— А я не справлюсь тут, без тебя. И поэтому я за тобой пойду. Пусть даже к фантастическому краю равенства.

— Ты не веришь, что мы его сможем достичь?

— Я верю. Просто… Это будет сложно. Может быть практически невозможно. И ты сам это прекрасно понимаешь. Если уж даже у наших отцов и дедов не получилось достичь их небольшой мечты…

— У нас всё же, получится. Я это просто чувствую. Как чувствую и то, что для этого надо будет пролить много крови. Без всякого сомнения. И я могу тебе это обещать.

— Обещать. Как?

Я встал во весь рост.

— Мы с тобой обвенчаемся. Хочешь, по-старообрядчески, хочешь по-католически, а хочешь и просто так. Этим я дам своё обещание, перед всем несправедливым миром, и даже перед самим несправедливым господом, что мы однажды достигнем этой мечты. Мечты о свободе, равенстве и справедливости.

Я с размаху выкинул язык в тихие воды реки. А затем добавил:

— И даже если нас разлучит жестокая судьба, то знай: мы встретимся у Беловодья.

-

Он умер, да! Но он не мог упасть,

Войдя в круги планетного движенья.

Бездонная внизу зияла пасть,

Но были слабы силы притяженья.

-

В блиндаж зашёл неожиданный посетитель: командир кавалергардов Морозов. Он сел рядом