— Но документа ведь нет…

— Невелика беда, Баеке. Не было, так будет! Или не знаете, какую заботу проявляют сейчас партия и правительство о славных ветеранах войны? Надо пользоваться моментом. В каком, кстати, вы были звании?

— Старший сержант.

— Вот, вот! Не простой, выходит, вояка. И пенсию, аллах свидетель, назначат немалую… В среду в райбольнице комиссия. С заведующим райсобесом я уже все обговорил. Если ВТЭК признает вас инвалидом, мигом организует пенсию. Так что, Баеке, все складывается весьма удачно.

— Что же делать?

— Напишите заявление и идите в райсобес. Там скажут, какие нужны документы.

Каугабаев опять уныло уставился себе под ноги. Шеф забеспокоился. В душе он сознавал, что нелегко ему будет осуществить задуманный план во всех деталях. Каугабаев — работник тихий, незаметный, робкий. О таких казахи говорят: "Клок сена у овцы не отнимет". Но в последнее время он стал что-то больно ретив, и именно это тревожило начальника. Точно подменили ревизора. По угрюмой гримасе на аскетически худом лице можно было заключить, что сговориться с ним не удастся. Интересно, кто его подстрекает? Или по собственной инициативе артачится?! Из-за таких вот недоумков у начальства голова прежде времени седеет. Что ж… кажется, пора расстаться с товарищем Каугабаевым. Правда, в этом районе он один из старейших финансовых работников, и ревизором, пожалуй, уже лет пятнадцать. Дело свое знает, взысканий не имел, благодарностей — полная книжка. Ну, да что из этого, если расставание необходимо? Значит, как говорят старики, так на роду товарища Каугабаева написано. Опять-таки и причин для расстройства нет. Пороха у Каугабаева хватит ненадолго, а старому человеку, кроме тишины и покоя, что еще нужно? Лежи себе дома, получай пенсию и радуйся жизни…

Так рассуждал шеф. А его подчиненный рассуждал иначе. И вовсе не потому, что был против всякого начальства. Ведь в конечном счете начальники — такие же грешные люди, как все. И тоже разные. За свою долгую службу Баймен повидал справедливых и честных, строгих и добрых, спесивых и кичливых. Баймену сейчас просто не хотелось быть послушной игрушкой в руках своего начальника. Но будучи от природы кротким и стеснительным, не мог сказать об этом прямо. А шеф тем временем нажимал все настойчивей, и ревизор, наконец, угрюмо произнес:

— В этот… райсобес я все же не пойду!

— Это еще почему?! — возмутился шеф.

— А потому, дорогой, что на пенсию уходить пока не желаю. Года еще не вышли, а прикидываться калекой и обивать чужие пороги охоты нет! Как-нибудь еще поработаю. К тому же и ревизию в "Красном караване" не закончил. Уж коли начал, надо довести дело до конца.

— Ревизию могли бы закончить и без вас. Кадры, слава богу, есть. — Голос шефа обретал все более жесткую тональность. — И чего вы так в "Красный караван" вкогтились? На преступление века, что ли, напали?!

— Ревизия покажет. Боюсь, там действительно не все ладно… Помните, я вас и раньше предупреждал?

— Может, и говорили, только не помню… А ладно там или неладно — это мы еще посмотрим. Дело не в этом…

— А в чем?.. В том, чтобы я шел на пенсию?!.

Шеф удивленно вскинул брови. Такой дерзости он от своего работника не ожидал. Шеф нахмурился, но, сдер’ живая досаду, примирительно сказал:

— Ай, Баеке, чего вы пенсии-то испугались? Ведь и мы состаримся, и нас рано или поздно ждет такая же судьба…

Ревизор не дал договорить. Побледнев и вскочив с места, он сорвался в крик.

— А вот и не уйду! Прин-ци-пи-ально!.. Не заставите!.. Я вам что, поперек горла встал?!

Шеф удивленно заморгал, заикаться начал.

— Оу, Баеке, ч… ч… что это вы… пси-психуете?.. Мы ведь, так сказать, вам навстречу… — Он быстро овладел собой и насупился. — Ведите себя прилично, товарищ Каугабаев! Не забывайте, где находитесь… Почему кричите? Кому угрожаете, а?!.

— Не уйду! И весь мой сказ!

Каугабаев, вконец расстроенный, выскочил из кабинета.

Несколько часов спустя шеф, успокоившись и приняв благодушный вид, приказал секретарше вызвать Каугабаева, но ревизор, оказалось, срочно выехал в совхоз "Красный караван".

* * *

Работа предстояла кропотливая. Вместе с главным бухгалтером совхоза он скрупулезно просматривал все отчеты, наряды, ведомости за последние три года. Наметанный глаз ревизора с самого начала заметил, что в расчетных документах управляющего центральным отделением совхоза Дуйсекова далеко не все в порядке. Судя по всему, он не ошибся. Ревизор вовсе не задавался целью непременно разоблачить все большие и малые грехи управляющего, и ревизия закончилась бы более или менее благополучно, но Дуйсеков сам навлек на себя беду, наступив, как говорится, на хвост спокойно дремавшей змеи. В первый же день, когда Каугабаев приехал в совхоз для проведения очередной ревизии, управляющий зашел к нему в гостиницу.

— Баеке, — заговорил он елейным голосом. — Волей аллаха прибыли вы в наш аул, и мы, конечно, польщены. Казахи говорят: "В первый день — встреча, на второй — знакомство". Люди мы не чужие, корнями уходим к единым славным предкам. Милости просим, не откажите, посетите наш дом, будьте гостем. Отведайте угощения снохи вашей…

Что тут скажешь? Речи разумные, вежливые. И что из того, что он, Каугабаев, — ревизор, ведь нарушать традиции гостеприимства никому не пристало. С какой стати будет он нос задирать перед Дуйсековым? Управляющий в прошлом году получил в своем отделении по сорок центнеров риса с гектара и прогремел на всю область. Его уважают, с ним и районное начальство считается. И вдруг он собственной персоной умоляет его, незаметного районного ревизора, прийти в гости, отведать угощения! Отказаться — просто неприлично, невежливо.

Приезжая по долгу службы в совхозы, ревизор старался не давать повода для разных кривотолков и обычно воздерживался от хождений по гостям, хотя, как водится, в приглашениях недостатка не было. Но на этот раз он отступил от заведенного правила. Отступил — и горько пожалел. Потому что вышло все очень скверно, гадко. И сейчас еще, вспоминая тот злосчастный вечер, Каугабаев сгорал от стыда…

Жил управляющий, конечно, в достатке. Дастархан был завален яствами и бутылками. Обычно в честь гостя в аулах принято приглашать близких и соседей. Дуйсеков поступил, однако, наоборот. Он даже своих детей — целый выводок! — выгнал на улицу, чтобы не мозолили глаза гостю, и вместе с женой — гладкой, вышколенной бабой, принялся усердно потчевать ревизора. Каугабаев опешил от всего этого благолепия, такой чести он на своем веку удостаивался впервые, и, приятно польщенный, сам не заметил, как хватил лишку…

Вначале, как это обычно бывает, он бодро приосанился, озираясь